Атлант расправил плечи. Часть II

— Вы гордитесь тем, что не ставите пределов своей выносливости, мистер Риарден, потому что считаете, что поступаете верно. А что если это не так? Что, если вы поставили свою добродетель на службу злу и позволили ей стать инструментом разрушения всего, что вы любите, уважаете и чем восхищаетесь? Почему вы не поддерживаете свои собственные стандарты ценности среди людей, как делаете это среди плавильных печей? Вы, кто не допускает ни единого процента примеси в металле, что вы допускаете в свои нравственные законы?

Риарден сидел совершенно неподвижно, слова у него в голове звучали подобно шагам по незнакомой дороге, и были они: «Согласие жертвы».

— Вы, кто не склоняется перед трудностями природы, но противостоит им и ставит их на службу своим радостям и комфорту, что вы получили из рук людей? Вы, кто благодаря своей работе, узнал: наказание несут только за провинность, что вы хотите претерпеть и за что? Всю жизнь вы слышали, как вас поносят и не за ваши прегрешения, а за ваши великие добродетели. Вас ненавидели не за ваши ошибки, а за ваши достижения. Вас презирали за все те черты характера, которые являются вашей высочайшей гордостью. Вас называли эгоистичным за то, что вы всю жизнь имели смелость действовать по собственному разумению и нести за это единоличную ответственность. Вас называли надменным за независимость ума. Вас называли жестоким за непреклонную прямоту. Вас называли антисоциальным за взгляды, заставлявшие вас идти нехожеными путями. Вас называли безжалостным за силу и самодисциплину в движении к цели. Вас называли алчным за могучую волю к созданию богатства. Вас, придавшего труду необъятный поток энергии, объявили паразитом. Вас, создавшего изобилие там, где царили бесплодные пустоши и голодная безысходность, назвали грабителем. Вас, который поддерживал жизнь людей, назвали эксплуататором. Вас, чистого и высокоморального человека, с презрительным фырканьем обозвали «вульгарным материалистом». Спросили ли вы у них: «По какому праву?», «По какому закону?», «По какому стандарту?» Нет, вы все терпели и хранили молчание. Вы склонили голову перед их законами и не утверждали своих. Вы знали, сколько сил требует изготовление простого железного гвоздя, но позволили им навесить вам ярлык аморального человека.

Вы знали, что человеку для борьбы с природой необходим свод строжайших законов, но вы думали, что для работы с людьми специальные законы не нужны. Вы дали в руки своим врагам смертоноснейшее оружие, о котором никогда не подозревали и не понимали его. Это оружие — их моральный кодекс. Спросите себя, как глубоко и какими нелегкими путями вы приняли его. Спросите себя, что этот свод нравственных законов привносит в человеческую жизнь, и почему он не может без него существовать, и что с ним станет, если он примет неверный стандарт, согласно которому зло есть добро. Сказать, почему вас тянет ко мне, хоть вы и считаете, что должны меня проклинать? Потому что я — первый человек, который дал вам то, что задолжал вам весь мир, и чего вы в праве требовать от всех людей, прежде чем работать с ними: моральную поддержку.

Риарден рывком повернулся к нему, потом замер, будто у него перехватило дыхание. Франсиско наклонился вперед, словно приземляясь после опасного полета, и глаза его смотрели в упор, но их взгляд трепетал от напряжения.

— Вы виновны в страшном грехе, мистер Риарден, виновны больше, чем вам говорят, но отнюдь не в том, в чем вас упрекают. Самый ужасный грех — принять на себя незаслуженную вину, а вы делали это всю жизнь.

Вы платили за шантаж, но вас шантажировали не преступлениями, а добродетелью. Вы добровольно несли бремя незаслуженного наказания и позволяли ему становиться тем тяжелее, чем большую добродетель вы проявляли. Но ваши добродетели — из тех, что позволяют людям выживать. Ваш собственный моральный кодекс, по которому вы жили, но никогда его не утверждали, не признавали и не защищали, был сводом законов, охраняющих существование человека. Если вас за это подвергали наказанию, то какова же была сущность тех, кто наказывал вас?

Ваш закон — кодекс жизни. Каков тогда их кодекс? На чем он зиждется? Какова его конечная цель? Вы думали, что столкнулись лицом к лицу с законспирированным захватом вашего достояния? Вы, которому известен источник богатства, должны знать, что все обстоит еще хуже. Вы просили меня назвать движущую силу человека? Движущей силой человека является его моральный кодекс. Спросите у себя, куда вас направляет их моральный кодекс, и что он предлагает вам в качестве конечной цели. Более низкое зло, чем убийство человека — послать его на самоубийство как на акт добродетели. Более низкое зло, чем бросить человека в жертвенный огонь — потребовать от него, чтобы он прыгнул туда по собственной воле, а до этого еще и построил огненный жертвенник. По их собственному утверждению вы должны поддерживать их, потому что они не в состоянии выжить без вас. Сравните это с упором на свое бессилие и своей потребности в вас в качестве оправдания вашей пытки. Вы хотите это принять? Не хотите ли приобрести — ценой вашей огромной выносливости, ценой вашей агонии — удовлетворение нужд ваших собственных разрушителей?

— Нет!

— Мистер Риарден, — голос Франсиско звучал спокойно и серьезно. — Скажите, если бы вы увидели Атланта, гиганта, удерживающего на своих плечах мир, если бы увидели, что по его напряженной груди струится кровь, колени подгибаются, руки дрожат, из последних сил тщась удержать этот мир в небесах, и чем больше его усилие, тем тяжелее мир давит на его плечи, что бы вы велели ему сделать?

— Я… не знаю. Что… он может поделать? А ты бы что ему сказал?

— Расправь плечи.

В комнату потоком беспорядочных звуков с неразличимым ритмом, непохожим на шум работы механизма, ворвался скрежет металла, и за каждым неожиданным взрывом угадывался стон напрягающихся машин. Оконное стекло зазвенело.

Глаза Франсиско следили за Риарденом, словно фиксируя, как ложатся пули в уже пробитую мишень. Задача была не из легких: плотная фигура на краю стола держалась прямо, холодные голубые глаза не выражали ничего, только смотрели пристально вдаль, да губы искривились гримасой боли…

— Продолжай, — с усилием выговорил Риарден. — Ты ведь еще не закончил.

— Я только начал, — жестко ответил Франсиско.

— К чему… ты ведешь?

— Вы все поймете прежде, чем я доберусь до сути. Но сначала я хочу, чтобы вы ответили на вопрос: если вы понимаете суть вашего бремени, почему вы…

Пространство прорезал вой сирены за окном, взорвавшийся в небе подобно ракете. Рев прервался на мгновение, пошел на спад, затем возобновился с новой силой, накручивая спирали пронзительного звука, словно перебарывая страх не завопить еще сильнее. В звуке слышалась агония, вопль о помощи, это был голос смертельно раненного завода, зовущего из последних сил.

Риардену казалось, что он бросился к двери в ту же секунду, как только звук сирены коснулся его слуха, но увидел, что опоздал на мгновение, потому что Франсиско его опередил. Подброшенный тем же инстинктом, Франсиско промчался по коридору, нажал кнопку вызова лифта и, не дожидаясь его, кинулся вниз по лестнице. Риарден бежал следом, и, отследив движение кабины, они поймали лифт на полпути вниз. Едва сетчатая кабина, вибрируя, остановилась на первом этаже, Франсиско вылетел из нее и бросился навстречу сигналу тревоги. Риарден считал себя хорошим бегуном, но не смог угнаться за быстрой фигурой, мелькавшей среди мрака, прорезанного багровыми сполохами, фигурой беспечного плейбоя, за восхищение которым он сам себя ненавидел.