Шорох в дудке прекратился — мешок уже вытащили наверх.
И тут земля уплыла у Чуя из-под ног, а стена в красноватом мерцающем свете как будто двинулась к нему. Что такое?! Я, кажется, падаю?!
…Чуй очнулся в почти полной темноте. Слабенькое серое пятнышко света было заметно только в угольной тьме ямищи. Страшно было осознать себя вдруг похороненным. Чуй рванулся вверх, сел, торопливо ощупал себя. Больно не было нигде, только голова стала как будто раза в три больше обычного; голову словно распирало изнутри, тошнило, невозможно было сосредоточиться, прыгали мысли. Дрожали ноги — может быть, от духоты. Асу не было в недрах кургана.
Раза два Чуй чуть не сорвался, выбираясь из дудки: и не от трудностей пути, а от собственного состояния. Светлело, пока золотой утренний свет не стал таким же, как на поверхности земли. И когда Чуй, сопя, хватая воздух ртом, не выбросил верхнюю часть тела из дудки на жесткую теплую землю, с травинками и мелкой теплой пылью, солнце ударило в глаза.
Чуй лежал лицом к тропинке, протоптанной за дни работы на боку огромного кургана. Внизу шевелились фигурки людей и животных. Кажется, Хороля поднимал лежащего верблюда. Караван был уже готов, и Асу забегал вперед, отвязывая от куста, наматывая на руку повод головного коня. И Чуй, сам не зная зачем, встал, сделал вниз несколько шагов; ветерок и свежий воздух делали свое дело — стало куда легче дышать, меньше тошнило. Хороля что-то сказал Асу, парень так и замер с намотанным на руку поводом. Он совсем не был похож на прежнего, глуповато-веселого, всегда радовавшегося пустякам. Это был другой Асу, больше похожий на воина, чем на раба: сторожкий, сильный, уверенный в себе. Вот он стоит в спокойно-напряженной позе, с замкнутым лицом, и на поясе его висит оружие. Наверное, сабля Асу или Чуя — ведь тут неоткуда взяться другой…
Хороля стоит тоже напряженно, и рука его лежит на рукояти — он тоже вооружился, как свободный человек. Лицо обычное, на котором не заметно ничего. Несколько минут они стояли друг против друга, победитель и побежденный. Молодой мужчина и старик — по понятиям своего общества. Старшеклассник и человек, только входящий в полную силу мужчины — по понятиям дальних потомков.
— Я оставляю тебя здесь, — открыл рот Хороля, широко обвел рукой горизонт, нажимая на слово «здесь», — согласись, что это место мало похоже на пески Дзосотын-Элисун…
Тут Хороля усмехнулся… нехорошо, жестоко усмехнулся, а Чуй опять облился холодным потом, только уже не от слабости.
— Я оставляю тебе золото… Ты его хотел, ты и возьми. Мы берем только то, что нужно для свободных людей… самодийцев.
Тут только до Чуя дошло, что Хороля говорит с ним по кетски.
— Ты понимал все наши разговоры…
Чуй не спрашивал, он констатировал факт.
— Понимал, — усмехнулся Хороля. — И в лесу, и сегодня, на кургане. И много других разговоров. Я помню — ты не хотел убивать. Поэтому ты будешь жить.
Не сводя с Чуя глаз, Хороля махнул рукой Асу. Тот потянул повод, и лошадь сделала первый шаг. Шумно выдохнул, шагнул верблюд, заскрипела земля под мягко-тяжелой ногой-лапой матерого верблюда Нара, стукнуло копыто о камешек. Караван пришел в движение. Караван проходил мимо, уходил, и все время, пока караван проходил мимо Чуя, Хороля стоял в той же позе. Последний конь прошел, кося умными глазами на людей, и Хороля поднял левую руку:
— Прощай.
Чуй только пожевал в ответ губами. И еще несколько минут юноша смотрел вслед каравану; Асу выводил животных на старинную тропу вдоль сопок.
Он стоял совсем один в прохладном воздухе раннего утра, под еще не жгучими лучами. Равнина, ставшая усыпальницей древних царей, лежала прямо перед ним, освещенная ясно, безлюдная. От каждого кургана шла густая, почти черная тень; очень длинная, гораздо длиннее, чем днем. До сих пор Чуй бывал здесь или раньше утром, или ночью, когда тени совсем другие. Уже далеко уходил караван, в сторону огромной черной тени от сопки. Наверное, самодийцы хотели уйти в роды горных хягасов, — на север, за Тигир-Балык.
Дорога пока что пустынна; наверное, караваны уже тронулись в путь, но добраться сюда не успели.
Только сейчас Чуй заметил, что обеими руками сжимает свой амулет — страшного костяного человека. Чуй поднялся на вершину кургана, к дудке. Хороля ничуть не солгал — мешок валялся такой же, каким загрузил его Чуй. Никто не раскрывал мешка, не вынимал из него золота.
Наверное, Хороля ударил Альдо, как только он схватил мешок. Альдо так и лежал в скомканной позе, свернувшись, как смертельно раненная рысь. Крови почти не было — значит, кровь стекала внутрь, в левое легкое Альдо. Чуй хорошо помнил толстый узкий нож Хороля, из очень хорошей, прочной стали; нож на все случаи жизни. Скотоводы хорошо разбираются в анатомии, в оружии, в ранениях — это слишком важная часть их жизни. Чуй сразу понял, что Альдо долго жить никак не может.
ebooksa