Вид у Ли Мэй был озадаченный.
— С ума сойти… — огорчение, и тут же готовность трудиться: — Будем считать по новой?
— Разумеется!
— Я вам не нужен?
— Лежите Володя, лежите! Пока что мы сами. Потом, потом уже возьмете ребят, разметите новый раскоп…
Епифанов отошел, внимательно рассматривая камни. У него появилась в последнее время эта черта: вглядываться в камни, что-то прикидывать, а потом вдруг выдавать правильный результат. Интуиция, однако. Вырабатывается постепенно.
А Ли Мэй так и стояла возле Володи. Случайно? Как знать… В агатово-черных глазах не было ничего, что позволяло бы прочитать поведение девушки. Совершенно ничего — глаза у нее блестели, как два полудрагоценных камушка, отражали свет, и все тут. Никакой информации не было в ее черных глазах. И… Почему она остановилась именно тут? Вроде бы идти ей сейчас возле Епифанова, слушать его мудрые речи… А вот стоит, обратив к Володе красивый изгиб торса, уперев в бок точеную руку, смотрит на Епифанова… или в пространство? Даже это трудно так сразу сказать.
— Ли Мэй… Скажите, коллега, а почему все-таки вы стали заниматься именно андроновской[18] и татарской[19] культурами?
— А потому, что толчок для развития всей китайской цивилизации дали индоевропейцы.[20] Когда я это поняла, мне захотелось докопаться до корней… до одного из корней.
— Тем более, что родились вы в Хэйлуцзяне…[21] Это тоже было важно?
— Конечно! Там и климат, и вся природа больше похожа на то, что я вижу в Южной Сибири. Но только у нас все-таки теплее. И вот пришлось переезжать в Новосибирск, а у вас даже в апреле еще нет настоящей весны.
Ли Мэй повернулась к Володе, и тут-то отпали сомнения: девушке хотелось с ним говорить, это было просто написано в ее глазах. Никакой тут не было случайности.
— Ли Мэй! — позвал Епифанов. Он был откровенно недоволен, и все же Ли Мэй не торопилась.
— Давайте я объясню, как надо делать нашу весну все-таки немного более теплой. Но это же делается не так, не на ходу…
— Ли Мэй!
— Я зайду к вам позже, после работы…
И девушка побежала к недовольному Епифанову. О чем они говорили, Володя не слышал, но Епифанов воздевал руки, что-то темпераментно объяснял. Володя опять прилег было. Невольная расслабленность от жары, и сразу еще от того, что в ближайшие часы работы для него точно не будет. С другой стороны, хорошо! Лето в самом разгаре, даль плохо видна от марева, сизое, как промокашка, выцветшее небо мягко мерцает. То ли дело осенью, и не в этих местах, а на севере! Там небо пронзительно синее; северяне даже рисуют небо тропиков, небо степей — южное небо — таким же синим, как у себя. А оно вон — как несвежее исподнее, и облака видны на нем нечетко. То ли мешает марево, то ли и правда несет по небу испарившуюся воду не плотными тугими комьями, а размытыми, нечетких форм разводами.
Володя встал, прошел буквально метров десять, встал ближе к воротам оградки: ему хотелось посмотреть, как будут мерить. Сердце стало постукивать сильнее, чем ему положено в 38 лет, сильнее стало мутить от жары… И он ведь понимает, почему.
Опять портвейн… Правда, не с утра, теперь все-таки уже с вечера, но нельзя же заниматься этим каждый вечер… А с другой стороны, он ведь уже обещал Епифанову, что не будет делать этого по утрам. Со второго дня на Салбыке он обещал — и совсем перестал похмеляться. Но с другой стороны, и без того портвейн есть портвейн, особенно если пить его каждый вечер.
Неслышной походкой прошла сбоку красавица Ли Мэй, опять с планшетом, рулеткой и непроницаемым выражением лица. Интересное дело — Епифанов еще несколько дней назад предупредил, что если Володя «пальцем тронет» Ли Мэй, он тут же вылетит из экспедиции.
ebooksa