Опять не спал ночью. Меня назначили в ночную разведку. Совершенно пустая трата времени, три часа ползанья по «ничейной земле» с десятью солдатами. Все трусили не меньше моего, только в отличие от меня не были обязаны скрывать страх. Никакой информации мы не добыли, никаких пленных не захватили. Но и потерь не понесли. Нам повезло найти обратный путь через пустырь.
Ночная разведка
Утро просто чудесное. Сегодня я умру — и какая жестокая ирония в том, что мне суждено умереть в столь погожий солнечный день!
Ночью, во время разведки, повсюду были только грязь, слизь и слякоть. Потом наступил ясный рассвет. Жаркое летнее солнце бьет лучами по лужам вонючей воды, и над траншеями и воронками курится пар. Здесь, в передовом окопе, остались немецкие трупы, и от мокрой одежды мертвецов поднимаются тонкие струйки пара. Точно души, улетающие в небо из…
…из ада? Какая банальщина. На слух так ничуть не похоже на ад. Со стороны Ла-Буассели доносится пение жаворонка.
Минуту назад пришли полковник Претор-Пинней и капитан Смит из роты «D», и полковник негромко промолвил:
— Атака начнется в восемь сорок пять. Сверим часы.
Я достал отцовский серебряный хронометр и осторожно подкрутил стрелки, сверившись с часами полковника и капитана. Сейчас восемь двадцать две. Отцовский хронометр показывал восемь восемнадцать, а я перевел его на восемь двадцать одну. Я потерял три минуты жизни, просто переставив часы.
На меня снизошло странное спокойствие.
Невесть почему около часа назад орудия умолкли. Тишина кажется оглушительной. Я случайно слышал, как полковник Претор-Пинней говорил майору Фостеру Канлиффу, что первого июля артобстрел закончился на десять минут раньше, чем следовало, поскольку артиллеристам неверно передали приказ. Я задаюсь вопросом, не была ли допущена такая же ошибка и сегодня утром.
Со своего места около перископа — на самом деле просто зеркала, закрепленного на шесте над бруствером, — я вижу лесок в нескольких сотнях ярдов от наших окопов. Справа от леска — большинство деревьев там повалено снарядами, лишь немногие уцелели — находится еще одно скопление поломанных деревьев и руины деревни Контальмезон. Вчера вечером наши ребята из 23-й дивизии вытеснили оттуда немцев, а теперь нашему батальону приказано выбить противника из окопов. Жаль, что сегодня ночью мы ничего толком не разведали.
Отсюда до ближайших немецких траншей ярдов сто пятьдесят. Футбольный мяч долетит, если пнуть хорошенько. (Мой друг из 2-го полка Уэльских фузилеров, Эдди Дадд, сказал, что утром первого июля, в самом начале Большого Наступления, несколько парней действительно послали мячи к вражеским траншеям. Солдаты добровольного «товарищеского» батальона, набранного из футболистов и южноафриканских регбистов. По словам Эдди, в одном взводе там из сорока человек в живых остался только один…)
Сержант Лэйни (слева от меня) и сержант Кросс (справа) ходят взад-вперед по окопу, предупреждая людей не сбиваться в кучи. «Иначе боши перестреляют вас, как кроликов», — говорит сержант Лэйни. Странное дело, но слова звучат успокаивающе.
Конечно, они перестреляют нас, как кроликов. Помню, шестилетним ребенком видел однажды, как отец свежует кролика. Один ловкий надрез, рывок — и шкура соскользнула, словно сброшенное с плеч пальто, лишь тягучие нити какой-то вязкой слизи соединяли ее с бледно-фиолетовой тушкой.
Что здесь делает поэт? Что здесь делаем все мы? Я бы сказал своим людям что-нибудь вдохновительное, но у меня так пересохло в горле, что вряд ли я сумею произнести хоть слово.
ebooksa