Гарри Поттер и орден феникса

Гриффиндорская гостиная – уютная круглая комната, заставленная ветхими мягкими креслами и старыми шаткими столиками, – встретила их как всегда приветливо. В очаге весело потрескивал огонь, и кто-то грел над ним руки; в другом углу Фред с Джорджем вешали на доску какое-то объявление. Гарри всем помахал и направился прямиком в спальню: у него не было настроения ни с кем разговаривать. Невилл пошел за ним.

Дин Томас и Шеймас Финниган добрались до спальни первыми и сейчас развешивали по стенам у своих кроватей плакаты и фотографии. Когда Гарри распахнул дверь, они разговаривали, но мигом замолчали, увидев его. Гарри заподозрил, что говорили о нем; потом заподозрил, что у него паранойя.

– Привет, – сказал он, открывая свой сундук.

– Привет, Гарри, – ответил Дин, надевая пижаму уэстхэмских цветов. – Как каникулы?

– Неплохо, – пробормотал Гарри. На рассказ о его каникулах ушла бы целая ночь, а у него не было сил. – А у тебя?

– Нормально, – хмыкнул Дин. – Во всяком случае, лучше, чем у Шеймаса.

– А что такое? – бережно поставив мимбулюс мимблетонию на тумбочку, спросил Невилл Шеймаса.

Шеймас ответил не сразу – прежде он убедился, что «Кенмарские коршуны» висят ровно. Потом, не поворачиваясь к Гарри, сказал:

– Мама не хотела, чтобы я возвращался в школу.

– Что? – Гарри, снимавший мантию, застыл.

– Не хотела, чтобы я возвращался в «Хогварц».

Шеймас отвернулся от плаката и, по-прежнему не глядя на Гарри, достал из своего сундука пижаму.

– Но… почему? – поразился Гарри. Мама Шеймаса – ведьма, как же она могла опуститься до такого дурслеизма?

Шеймас не отвечал, пока не застегнул пижаму на все пуговицы.

– Я думаю, – размеренно произнес он, – что… из-за тебя.

– В смысле из-за меня? – вскинулся Гарри.

Сердце забилось очень-очень быстро; словно что-то надвигалось и грозило поглотить Гарри целиком.

– Ну-у, – протянул Шеймас, избегая на него смотреть, – она… э-э… в общем, это не только из-за тебя, из-за Думбльдора тоже…

– Так она верит «Оракулу»? – сообразил Гарри. – Верит, что я врун, а Думбльдор – старый осел?

Шеймас наконец посмотрел ему в глаза: