— Вечно ты об одном и том же! — досадливо скривился первый. — Можно подумать, что тебя волнует только то, что будет с твоими яйцами.
— А тебя не волнует? Сколько тебе годков?
— Двадцать два будет…
— Ну, может, в этом возрасте еще рано об этом беспокоиться, но я бы на твоем месте поберегся, а я в свои сорок три, ты знаешь, стал задумываться, иногда, правда, глядя на жену… Она у меня молодая — тридцать лет всего. Так стал задумываться над тем, что уже не вижу в ней бабы…
— Ну, ты и паникер, Шура! — воскликнул третий. — Уверен, что ты сразу побежал к врачу, ха!..
— А ты не смейся! Тоже ведь уже не молодой!.. Не знаю, как для кого, а у меня к бабам особое отношение, то самое…
— Что это ты заскромничал? — усмехнулся кто-то.
Шура остановился, немного приподнял каску за край и, запрокинув голову, посмотрел вверх, туда, в туман, где должны были быть шумливые верхушки сосен.
— Да не знаю вот, — произнес он тише обыкновенного. — Тишина особая… Неудобно при ней выражаться, что ли… Не знаю.
Остальные тоже остановились, прислушались.
— Да, особенная. Я уже три года в разведке, но такой раньше не встречал, — благоговейно прошептал кто-то.
— Лето скоро, — знающе произнес кто-то еще. — Вот лес-то и блаженствует…
— Точно.
Они продвигались дальше.
— Шура, в этом тумане я совсем не ориентируюсь. Посмотри, сколько нам еще до Зарубы топать.
Милиционер опустил голову и посмотрел на шагомер, прикрепленный к его поясу.
— Не больше десяти минут. Скоро будем…
И тут же набрались в лицах туманной серости, быстро встали к друг другу спиной, ощетинились автоматами во все стороны. Их заставил насторожиться частый треск валежника. Звук был настолько густым, что создавалось впечатление, словно где-то в стороне от дороги, в тумане леса, в его сумраке пробежало несколько человек.
— Кабаны? — осторожным шепотом, с надеждой в голосе, спросил самый молодой.
— Может быть. — Ответ был неуверенным, неохотным. — Вполне может быть…