Господство

— Не надо, — выдохнула Пенелопа, оттаскивая его назад.

Но он должен был двигаться вперед, должен был увидеть. Открывшееся перед ним приводило его в ужас, представить себе что-либо подобное никогда прежде он не мог… но в то же время что-то здесь казалось ему знакомым. И не бутылки сами по себе, не кости и не кровь. Все, что было навалено сверху, наоборот, только скрывало то, что действительно было здесь существенным, и именно это он должен был распознать. Луг — вот что было здесь главным.

Но зачем, спрашивается, все это ему нужно? Ведь раньше он никогда здесь не был.

Они направились к центру луга. Пенелопа держалась рядом, не отпуская его руку. Луг оказался больше, чем им показалось вначале. Можно только вообразить масштабы событий, которые здесь разыгрались. Они осторожно ступали по замусоренной земле, старательно обходя кости.

«Какие-то из них, наверное, принадлежат отцу Пенелопы», — подумал он.

Но не сказал ничего.

Зловещая тишина начала давить все сильнее и сильнее. Она будто сжимала воздух подобно гигантскому компрессору, отчего появился легкий звон в ушах. На противоположном конце луга, прямо перед ними, у деревьев, что росли у подножия гор, они увидели небольшое возвышение — что-то вроде невысокого холма.

Черепами и костями со следами остатков засохшего мяса была выложена надпись на манер рунической,[30] которая отгораживала небольшую часть луга. В центре возвышался квадратный камень, размерами с кровать, на котором были выставлены древние инструменты смерти. С веток дерева, стоявшего рядом, на цепях свисали жуткие крюки. А сзади сквозь ветви просвечивала, вернее, светилась, темная, вырезанная из камня фигура какого-то идола. Когда они подошли ближе, Дион увидел, что божок этот весь украшен останками скорее всего недавнего ритуального убийства. Это были человеческие скальпы, уши, пальцы, пенисы.

Но самое главное… самое главное, у этого бога было лицо Диона.

Ногти Пенелопы впились в его ладонь.

— О черт!

Дион попятился назад.

— Нет, — прошептал он, тряся головой.

— Мы должны вызвать полицию, — сказала Пенелопа, оттаскивая его назад. — С этим нам самим не справиться.

Дион молча, заторможенно кивнул.

Откуда-то из леса, с горы, послышались крики и вопли, пение и смех. Все это, вначале еле слышное, стремительно приближалось, становясь с каждой секундой все громче и громче. Они переглянулись, и хотя оба понимали, что пора отсюда убираться, и как можно скорее, никто из них даже не пошевельнулся. Они не могли определить, откуда исходил нарастающий шум, и поэтому не знали, куда им двигаться, чтобы избежать встречи с приближающейся толпой.

В том, что это толпа, сомнений не было. Этот усиливающийся беспорядочный шум приводил в отчаяние и одновременно — Дион это чувствовал — успокаивал его. Люди, которые смеялись, кричали, пели и вопили, могут его убить, но неизвестно почему он их понимал и знал, кто они и откуда.

Неужели знал?

Он это знал.

Они оба знали, кто они, эти люди.