Пробуждение

22
18
20
22
24
26
28
30

— И мне… приятно, — хмыкнул тот. — Ну, так что мы идем в класс или нет? Скоро звонок.

— Э… да идем, вот только Ритку дождемся, — запинаясь, проговорила девушка, все еще находясь под впечатлением от происшедшего. — А у вас сейчас что? — брякнула Лизи, только чтобы отвлечься. Этот парень постоянно заставлял ее тушеваться и недоумевать.

— Физика, кажись. Да какая, в принципе, разница? — вздохнул Иван и снова сел на подоконник.

— Вы пока подождите немного, а я Ритке позвоню. Что-то она задерживается. Может, что случилось? — и, отойдя от парней на несколько шагов, Лизи достала свой телефон. Она быстро набрала номер подруги, и, ожидая ответа, искоса поглядывала на притихших ребят.

Костя пристроился рядом с Иваном на подоконнике, все еще стараясь не смотреть на него. Он до сих пор чувствовал неловкость и не знал, как это исправить. Его действительно поразило поведение этого парня. Внешний вид Ивана никак не вязался с тем, что он говорил и что делал. Костя на все сто был уверен, что Иван кинется на него с кулаками, он слишком хорошо знал такой тип людей. Этот надменный холодный взгляд, говорящий о превосходстве над другими, эта внешность, которая бросала вызов и манила, эта насмешливая презрительная улыбка, вызывающая внутренний трепет и беспокойство, этот, на первый взгляд, небрежный прикид, который, Костя уверен, был, на самом деле хорошо продуман и подобран. Такие люди как Иван, всегда принимают вызов и очень жестко отвечают на него. Они не терпят насмешек, не признают свою вину.

Но то, как Иван извинился и что при этом выражали его глаза, разбило уверенность Кости вдребезги. Или этот парень хороший актер, который умеет так ловко играть своими эмоциями, или Костя явно где-то просчитался.

— Да, не парься ты так, — тихо сказал Иван и тепло улыбнулся ему. — Ты абсолютно прав. Я не должен был тогда уходить. Я поступил, как трус. Этот танец был для меня полной неожиданностью. Я не танцевал уже больше десяти лет.

— Тогда у тебя очень хорошо получилось, — брякнул Костя, а потом нахмурился, что-то подсчитывая в уме. — А сколько лет ты занимался танцами?

— Я ими не занимался. Я жил танцами, сколько себя помню. Это было все, что я умел делать, и делал хорошо, скажу без лишней скромности, — ответил Иван, и в его глазах промелькнула грусть, которую он тут же постарался спрятать от своего собеседника.

Костя смотрел на него и явно ничего не понимал. Если Ивану сейчас семнадцать, ну пусть восемнадцать, тогда, если отнять эти десять лет как он не танцует, выходит он перестал заниматься танцами в семь-восемь лет. Тогда во сколько же он начал? И откуда у него такие навыки, как будто он танцевал долгие годы? Что-то тут не сходилось. Костя, с сожалением, понял, что Иван просто-напросто врет ему. Только зачем? Он ведь его ни о чем не спрашивал.

— Если танцы были так важны для тебя, чего тогда бросил? Или выгнали? — спросил Костя, только для того, чтобы поддержать разговор, понимая, что все равно услышит сейчас очередную ложь.

— Обстоятельства так сложились, — хмыкнул Иван, ощущая недоверие парня. — Да не заморачивайся ты так, все равно не поймешь. А если и поймешь, то не поверишь.

— Странный ты. И говоришь загадками, — пробормотал Костя, отворачиваясь от Ивана.

Он посмотрел на Лизи, которая сейчас разговаривала по телефону, стоя в нескольких шагах от них, и вся светилась. Он впервые видел ее такой. Она как-то в один миг преобразилась. Костя даже не мог понять, что конкретно в ней изменилось.

— Тебе, как и мне, ничего не светит, — вдруг сказал Иван, также глядя на девушку, с теплой улыбкой на губах.

— Что? — не сразу понял его Костя.

— Говорю, оставь свои надежды, всяк сюда входящий, — улыбнулся Иван. — Нам ничего с ней не светит. Ты же прекрасно знаешь, что ее сердце не свободно, разве нет?

— И ты знаешь, кто он? — осторожно спросил Костя.

— Да. И ты, насколько мне известно, уже слышал о нем, — с горьким сарказмом, произнес Иван.

— Ксандр, — тихо прошептал, скорее, выдохнул Костя, вспоминая это странное имя, что произносила Лизи в бреду. Она всю ночь звала его, просила придти и спасти ее, все время признавалась в любви, а потом просила прощение и снова звала.