Курьерская служба 5. Финал Секатора

22
18
20
22
24
26
28
30

Боже, как я не люблю, когда в рукопашном поединке мой противник — женщина. Я люблю женщин, даже таких, как Альбина, а «бьёт — значит любит» — это не про меня. Я применил приём, освобождающий от горлового захвата. Перехватил руку, сделал подножку, чтобы она больно ударилась коленом о край стола, одновременно разворачивая и заламывая руку за спину. Сказал тихо, стараясь, чтобы было слышно только двоим:

— Альбина, ты не сделаешь этим её счастливее. И не сделаешь счастливее себя. Отпусти её. Она взрослая. Она сделала выбор, я… люблю её, а она — меня, зачем ты пытаешься выполнить то, о чём тебя не просят, ты не сделаешь этим лучше не нам, ни своим страхам, а я обещаю, что не обману её и не сделаю ничего, что нам повредит.

Мулатка извернулась и дала мне в челюсть. Я взвыл, отпуская захват, и попытался ударить в ответ.

А после меня толкнули во всё ещё открытое окно — спиной вперёд. Взметнувшаяся занавеска чуть задержала меня, я схватился за неё одной рукой, услышав, как трещит что-то сверху — не то ткань, не то крепление гардины к стене.

Но равновесие я уже потерял. Не знаю, был ли у Альбины опыт выбрасывания нежданных гостей в окно, но провернула она более чем ловко.

Просто схватила меня за ботинок и предала дополнительный импульс, окончательно выкидывая меня в окно.

Каким образом я не разбил черепушку и сломал шею, упав с пятиметровой высоты — я не знаю. Ровно так же не знаю, почему никто толком не заметил моего падения.

Болели нога, рука, рёбра. Болели сильно — так болят только переломы.

— Всё идёт по плану… всё идёт по плану, — бормотал я, сидя на асфальте и слушая, как ругаются наверху, как громко, почти по-детски плачет Нинель.

Долечил перелом ноги, попробовал встать, но силы иссякли. Лёг обратно на асфальт, некоторое время обдумывал план мести. Де-факта это было покушение на убийство, и можно было просто заявить куда положено. Но факторов было слишком много — неизвестно, как бы повели себя родители Нинель, чью сторону приняли, и не наняли бы какого-либо адвоката. Сложно будет сохранить при этом честь Нинель Кирилловны и не оказаться в глазах общественности каким-нибудь вором или насильником.

Возникла и другая мысль — снова полезть наверх. Снова попробовать, применить что-нибудь из навыков, чтобы получить преимущество. Кинектировать, поджечь… Но так я решил навлечь на себя ещё бОльшие проблемы — и на себя, и на Нинель Кирилловну. Я уже неплохо понимал Кодекс и знал, что применение навыка без надобности в таких случаях считается превышением самообороны вроде применения огнестрела. Поэтому я отложил планы на месть на потом.

К тому же, в амурных делах гораздо серьёзным оружием бывает простое слово. А я сказал уже достаточно.

В общем, я проиграл битву, но не проиграл войну.

— Помощь нужна? — спросила та самая девица, которая общалась на французском на скамейке.

— Воды-ы… — прошептал я.

Незнакомка кивнула, скрылась в общежитии. Спустя пару минут из окна первого этажа бросили бутылку воды. Я жадно выдул половину и снова забормотал — предстояло долечить распухающую руку.

— Ого, никогда не видела, как люди сами себя лечат, — сказала незнакомка, голос был игривый-игривый. — Может, залезешь ко мне?

— Позже… когда-нибудь… в следующей жизни, — отозвался я, хотя понимал, что вероятность близка к нулевой.

Возможно, это было неправильно. Но я привык не переживать из-за каждой помощи, которая сперва казалась бескорыстной, а затем оказалась совсем не такой — жизни не хватит.

Снова позвонили, на этот раз — Алла.