Старый английский барон

— Хорошо, — согласилась она, — но прежде мне надо вспомнить все подробности. Знайте же, молодой человек, что вам ровно двадцать один год от роду.

— Когда был день его рождения? — осведомился Освальд.

— Третьего дня, — поведала она, — двадцать первого сентября.

— Знаменательный день, — заметил священник.

— Поистине! — воскликнул Эдмунд. — Та ночь в заброшенных покоях!

— Ни слова более, — приказал Освальд. — Приступай же к своему рассказу, Марджери.

— Слушайте же, — начала она. — Ровно двадцать один год тому назад я потеряла своего первенца: надорвалась перед родами, бедное дитя и умерло. И вот, сижу я одна-одинешенька, горюю, как вдруг приходит Эндрю и говорит: «Смотри, Марджери, я принес тебе ребенка взамен того, что ты потеряла». И протягивает какой-то сверток. Гляжу, а там и в самом деле младенец. Несчастный, беспомощный новорожденный, завернутый в тонкий платок и роскошный бархатный плащ с отделкой из золотых кружев. «Где ты его нашел?» — спрашиваю. «На мостках, — отвечает он, — что за тем косогором, где глина. Это дитя принадлежит одному знатному роду — может быть, настанет день, когда за ним придут и озолотят нас. Присматривай за ним хорошенько да пестуй как родного». Бедный малютка озяб, он заплакал и поглядел на меня так жалостно — я и растаяла. Да к тому же у меня от молока болела грудь и я была рада от него избавиться! Покормила я его и с той минуты полюбила, как свою родную кровь, и по сей день люблю, да только должна скрывать это.

— И это всё, что ты знаешь о происхождении Эдмунда? — спросил Освальд.

— Нет, не всё, — призналась Марджери. — Только сперва извольте взглянуть, не идет ли Эндрю, а то я сама не своя.

— Не идет, — заверил ее Освальд. — Прошу тебя, продолжай.

— Как я уже сказала, — промолвила она, — это было двадцать первого числа. На другой день рано поутру мой Эндрю ушел в поле вместе с нашим соседом Робином Раузом. Не прошло и часу, как они вернулись в ужасном смятении. Эндрю говорит: «Сходи-ка, Робин, к соседу Стайлзу, одолжи у него кирку». Я спрашиваю: «Что еще стряслось?» — «А то, — отвечает Эндрю, — что нас могут повесить, как уже не раз случалось до нас с невиновными людьми». — «Да в чем дело-то?» — недоумеваю я. А он мне: «Скажу, но горе тебе, если ты когда-нибудь хоть словечком обмолвишься, что тебе об этом известно». Я заверяю его: «Никому не проговорюсь». Но он заставил меня поклясться всеми святыми, сколько их ни есть в святцах, и лишь потом признался, что они с Робином спустились к мосткам, где он накануне вечером нашел младенца, и вдруг заметили что-то покачивающееся на поверхности воды. Они дождались, пока предмет не прибило течением к свае, и поняли, что это бездыханное тело женщины. «Клянусь жизнью, Мадж, — говорит он мне, — это мать того ребенка, что я принес вчера».

— Милостивый Боже! — воскликнул Эдмунд. — Так, значит, я сын той несчастной матери?

— Сохраняй спокойствие! — приказал Освальд. — Дальше, добрая женщина, время дорого.

— Ну так вот, — продолжила Марджери. — Эндрю сказал, что они вытащили утопленницу из реки, а была она богато одета, — вероятно, важная особа. «Видно, — сказал он Робину, — бедная леди запеленала своего младенца и отправилась за помощью, а ночь-то была темная: она поскользнулась, упала в реку и утонула».

Робин запричитал: «Господи помилуй! Что нам делать с покойницей, скажут еще, будто это мы ее убили, и зачем только мы в это впутались?» — «Так-то оно так, — произнес Эндрю, — да только теперь придется довести дело до конца, и самое разумное — закопать ее». Робин был сам не свой от страха, но в конце концов согласился, что надо отнести ее в лес и похоронить там. Вот они и пришли домой за киркой и лопатой. «Послушай, Эндрю, — сказала я, — неужели ты зароешь в землю все ее богатые одежды?» — «Как быть, — засомневался он, — мертвую раздевать совесть не позволит, да и грех это». А я ему: «Оно, конечно, так, но я дам вам простыню завернуть тело, а вы снимите лишь верхнее платье и все драгоценности, но ни в коем случае не раздевайте покойную донага». — «Дело говоришь, женушка, — согласился муж, — так и поступлю». Ну, я принесла простыню, а тем временем вернулся Робин, и они вместе отправились.

Они не возвращались до полудня, а как пришли, сели перекусить. Эндрю говорит: «Теперь можно и поесть спокойно». — «Ага, — добавляет Робин, — и спать спокойно тоже, мы ведь ничего дурного не сделали». — «Это конечно, — заметила я, — но всё же мне не по душе, что несчастную госпожу не похоронили по-христиански». — «Нечего тебе об этом думать, — отрезал Эндрю. — Мы сделали для нее, что могли. Давай лучше посмотрим, что мы принесли, надо поделить добро». Они развязали свои мешки, достали дорогое платье и пару роскошных туфель, а сверх того красивое ожерелье с золотым медальоном и серьги. Эндрю обращается к Робину, а сам мне подмигивает: «Это я возьму себе, а ты забирай остальное». Робин согласился и отправился к себе домой. Только он ушел, Эндрю мне и говорит: «Слушай, дуреха, спрячь это и береги как зеницу ока. Если когда-нибудь найдут молодого господина, это вещи помогут нам разбогатеть».

— Они и теперь у тебя? — спросил Освальд.

— Да, — ответила Марджери. — Эндрю давно бы их продал, только я его всякий раз отговаривала.

— Хвала Небесам! — воскликнул Эдмунд.

— Не будем терять времени! — прервал его Освальд. — Дальше, милая!