Старый английский барон

— Не желаете ли, сэр, сами ее расспросить? — обратился Освальд к Эдмунду.

Тогда Эдмунд бросился к ее ногам и обнял ее колени.

— Ах, матушка, — произнес он с мольбою, — ибо в моем сердце вы занимаете место матери! Ответьте же, ради всего святого, кто был моим отцом?

— Боже милостивый! — воскликнула она. — Что со мною будет?

— Женщина! — пригрозил ей Освальд. — Сознайся, или тебя заставят это сделать: от кого ты родила этого юношу?

— Я? — спросила она. — Я его родила? Нет, святой отец, я не совершала страшный грех прелюбодеяния. Бог свидетель, тут нет моей вины. Да и недостойна я быть матерью этого чудесного юноши.

— Так, стало быть, ты ему не мать, а Эндрю не отец?

— О, что же мне делать? — запричитала Марджери. — Эндрю убьет меня!

— Он не посмеет, — заверил ее Эдмунд. — Вас, матушка, защитят и наградят за правду.

— Добрая женщина! — воскликнул Освальд. — Открой нам всё не таясь, и я обещаю, что с тобою не случится ничего дурного, тебя ни в чем не обвинят. Ты можешь способствовать счастью Эдмунда, а уж он позаботится о тебе. И напротив, упорное молчание лишит тебя всех благ, которые сулит правдивый рассказ. К тому же тогда тебя допросят совсем по-другому, заставят сообщить всё, что тебе известно, и уже не поблагодарят за это.

— Ох, — ответила она, — ведь Эндрю прибил меня в прошлый раз, когда я заговорила с Эдмундом, и обещал все кости переломать, коли я когда-нибудь еще хоть словечком с ним перемолвлюсь.

— Стало быть, он всё знает? — спросил Освальд.

— Знает ли он? Господь с вами, он-то всё это и устроил!

— Так расскажи нам, — сказал Освальд. — Эндрю о том будет неведомо, а значит, он не сможет наказать тебя.

— Это длинная история, — вздохнула она. — В двух словах не расскажешь.

— Тем более не мешкай! — подбодрил ее Освальд. — Садись и начинай.

— От ваших слов зависит моя судьба, — взмолился Эдмунд. — Душа моя более не в силах выносить неизвестность. Если вы когда-нибудь любили и жалели меня, докажите это, поведав всё, пока мне хватает духа спрашивать.

Чувства юноши были в смятении, сквозившем во всех его словах и движениях.