Роза Марена

22
18
20
22
24
26
28
30

Его рассудок снова взлетел ввысь, в поднебесье, как пела когда-то эта лиса Мэрилин Мак-Ку, и когда он пришел в себя, то уже заезжал на другую парковочную стоянку. Он точно не знал, где находится, но полагал, что это, наверное, подземный гараж за полквартала от «Уайтстоуна», где он прятал «темпо» раньше. Нагнувшись, чтобы разъединить проводки зажигания, он бросил взгляд на стрелку, показывающую уровень горючего, и увидел кое-что интересное: стрелка доходила до отметки «F». Во время последнего провала сознания он где-то останавливался и заправлялся. Зачем он это сделал?

Затем, что на самом деле ему был нужен не бензин, ответил он себе.

Он снова нагнулся, желая взглянуть на себя в зеркало, а потом вспомнил, что оно валяется на полу. Он поднял его и внимательно рассмотрел свое отражение. Лицо его было в ссадинах и ушибах, в некоторых местах распухло. Ни у кого не могло возникнуть сомнений, что он побывал в драке, но вся кровь исчезла. Он стер ее в туалете на какой-то бензоколонке, поставив автоматический насос на медленное наполнение бака «темпо». Итак, его вид вполне годился для улицы — пока он не пережмет удачу в свою сторону, — и это было неплохо.

Разъединив провода зажигания, он прикинул, который час. Трудно сказать — часов он не носил, в говенном драндулете «темпо» их не было, а в данный момент он был, кроме того, под землей. Важно ли это? Черт его знает…

— Нет, — мягко произнес знакомый голос. — Не важно. Время не играет роли.

Он посмотрел вниз и увидел маску быка, уставившуюся на него с напольного коврика у пассажирского сиденья: пустые глазницы, идиотская ухмылка, украшенные цветочками рога. Тем не менее ему захотелось взять маску с собой. Это была глупость, ему были ненавистны гирлянды на рогах, а эту тупую улыбочку готового к кастрации быка он ненавидел еще сильнее, но… может, маска приносит удачу. На самом деле она, конечно, не разговаривает, все это было просто игрой его воображения, но без маски ему бы наверняка не улизнуть с Эттинджерс. Это уж точно.

Ладно, подумал он, viva ze bool, и нагнулся за ней.

Потом, казалось, без всякого перерыва, он подался вперед и сомкнул свои руки на талии Блондинки, сжав ее так крепко, что у нее не хватило воздуху, чтобы крикнуть. Она только что вышла из двери с табличкой «Кладовая», толкая перед собой тележку, и он подумал, что, должно быть, прождал ее здесь порядочно, но это не имело значения, поскольку они уже шли прямиком обратно в «Кладовую» — девчонка Пам и ее новый дружок, Норман, viva ze bool.

По дороге она лягалась, и несколько ударов пришлось ему по голеням, но на ней были мягкие кроссовки, поэтому он почти не почувствовал ударов. Он убрал одну руку с ее талии, захлопнул за собой дверь и запер ее на засов. Быстрым взглядом Норман окинул помещение, чтобы убедиться, что они одни. Вряд ли кто-то мог быть здесь на исходе дня в субботу, в разгар уик-энда. Так и оказалось. Комната была длинной и узкой, в дальнем конце стоял ряд шкафчиков. Тут был чудесный запах — аромат чистого, выглаженного белья, заставивший Нормана вспомнить дни стирки у них дома, когда он был мальчишкой, и вздрогнуть от недавно пережитого унижения от этой стервы Джерт.

На соломенных тюфяках лежали большие пачки аккуратно сложенных простыней, а на полках — корзины из прачечной, набитые пушистыми полотенцами и наволочками. Вдоль одной из стен лежали мягкие стопки покрывал. Норман толкнул Пам на них, без всякого интереса наблюдая, как ее форменная юбка высоко задралась, обнажив бедра. Его сексуальный движок взял отпуск, скорее, даже ушел на время в отставку, и, может, это было к лучшему. Водопроводный шланг, болтавшийся у него между ног, на протяжении многих лет навлекал на него кучу неприятностей. Да уж, поистине чертовская штучка — одна из тех, которые наводят на мысль, что у Бога и Эндрю Дайса Клея гораздо больше общего, чем хотелось бы верить. Первые десять лет ты ее не замечаешь, а следующие пятьдесят — или даже шестьдесят — она таскает тебя за собой, как какой-нибудь бродячий сумчатый дьявол.

— Не ори, — сказал он спокойно. — Не ори, Памми. Будешь орать — убью. — Это была пустая угроза, пока во всяком случае, но она об этом знать не могла.

Пам сделала глубокий вдох. С ужасом уставившись на Нормана, она беззвучно выдохнула воздух. Норман слегка расслабился.

— Пожалуйста, не делайте мне больно, — сказала она, и, о Господи, до чего же это было оригинально, разумеется, он никогда раньше не слыхал ничего подобного.

— Я не хочу делать тебе больно, — дружелюбно произнес он. — Совсем не хочу. — Что-то болталось у него в заднем кармане. Он потянулся туда и нащупал резину. Маска. Это его не удивило. — Все, что ты должна сделать, — это сказать мне то, что я хочу знать, Пам. Потом ты пойдешь своей счастливой дорожкой, а я — своей.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

Он пожал плечами — привычный жест из комнаты допросов, говоривший, что он много чего знает, что это — его профессия.

Она сидела на стопке сваленных темно-красных покрывал, точно таких же, как то, что лежало на его кровати в номере на девятом этаже, натягивая юбку на колени. Глаза у нее были поистине удивительного голубого оттенка. На нижнюю ресничку левого глаза выкатилась слезинка, повисла там, задрожала, а потом покатилась по щеке, оставляя след расплывшейся туши.

— Вы хотите изнасиловать меня? — спросила она, глядя на него своими удивительными детски-голубыми, огромными глазами. Норман удивился. «Зачем нужно завлекать мужика какими-то прелестями, если у тебя такие глаза, верно, Памми?» — прикинул он, но не увидел в них того выражения, которое хотел увидеть. Такой взгляд, какой порой видишь в комнате допросов, когда парень, которого ты хлестал вопросами весь день напролет и полночи, наконец готов расколоться. Смиренный молящий взгляд — взгляд, в котором читаешь: я скажу тебе все, все что угодно, только дай немножко передохнуть. Такого выражения во взгляде Пам он не видел.

Пока.

— Пам…