Роза Марена

22
18
20
22
24
26
28
30

Он отошел от каменной головы в траве, подавив острое желание вернуться и плюнуть на нее, как раньше плюнул на куртку… Или расстегнуть джинсы и поссать на нее. Сейчас нет времени на игры. Он стал торопливо взбираться по потрескавшимся ступенькам к черному входу в храм. Каждый раз, когда его нога опускалась на камень, острая боль отдавалась вверх по спине в его поврежденную нижнюю челюсть. Он чувствовал, что теперь, похоже, лишь маска удерживает челюсть на месте, и болела она как проклятая. Он пожалел, что не взял с собой аспирин легавых из команды «Чарли».

«Как она могла сделать такое, Норми?» — глубоко внутри шепнул голос его отца. Он по-прежнему звучал как отцовский, но Норман не припоминал, чтобы его отец когда-либо говорил таким боязливым и неуверенным тоном. Как она посмела сделать это? Каким образом она могла нагнать на старика такого страху?

Он поставил ногу на верхнюю ступеньку; лицо у него ныло, нижняя челюсть, казалось, болтается, как колесо с незатянутыми болтами.

— Я не знаю, и мне все равно, — сказал он голосу-призраку. — Но я одно скажу тебе, папаша, если это на самом деле ты, — когда я ее найду, я расколдую ее в один момент. Можешь зарубить это себе на носу.

«А ты уверен, что стоит пытаться сделать это?» — спросил голос, и Норман, уже двинувшийся было дальше, остановился и прислушался, склонив голову набок.

«Знаешь, что было бы умнее? — спросил голос. — Умнее было бы просто повременить. Я знаю, как это прозвучит, Норми, но все равно поведаю тебе то, что думаю. Если бы я был в твоем мире, я бы повернулся и пошел туда, откуда пришел. Потому что здесь все неправильно. Действительно, здесь все шиворот-навыворот. Я не знаю, что это такое, но я знаю, на что это похоже — на ловушку. И если ты сунешься в нее, тебе, быть может, придется пожалеть о чем-то более важном, чем болтающаяся челюсть или не желающая слезать с тебя маска. Почему бы тебе не развернуться и не отправиться туда, откуда ты явился? Почему бы не попробовать отыскать дорогу назад, в меблирашку, и подождать ее там?»

— Потому что они скоро придут, папаша, — сказал Норман голосу. Он был потрясен настойчивостью и уверенностью призрака, но не желал признаться в этом. — Придут легавые и схватят меня. Они схватят меня куда раньше, чем я успею ее дождаться. Я должен взять ее здесь еще и потому, что она обложила меня матом. Потому что она превратилась в шлюху — я это точно знаю, уже по одному тому, как она болтает.

«Какая разница, как она болтает, идиот! — продолжал голос. — Если она скурвилась, то она уже не станет порядочной женщиной! Может, еще не поздно тебе одуматься и плюнуть на все это дело?»

Он и впрямь стал взвешивать все «за» и «против»… А потом поднял глаза на храм и прочитал слова, высеченные над входом: «Та, кто крадет банковскую кредитку мужа, недостойна жить».

Сомнения растаяли. Больше он не станет слушать своего трусливого педрилу отца. Он шагнул через пасть дверного проема в сырую мглу, в темень… Но не так там темно, чтобы ничего не видеть. Искорки лунного света просачивались сквозь узкие окна, освещая руины, отдаленно напоминавшие церковь в Обревилле. Он шагал через кучи опавших листьев, и когда стайка мечущихся и визгливо вскрикивающих летучих мышей ринулась сквозь лунные лучи к его лицу, он лишь несколько раз равнодушно взмахнул руками.

— Пошли вон, сучье племя, — пробормотал он.

Выйдя через дверь, что была справа от алтаря, на каменное крыльцо, он увидел кусочек ткани, висевший на кусте. Нагнулся, отцепил его и поднес к глазам. Трудно было определить наверняка при таком освещении, но ему показалось, что ткань красная или розовая. Разве на ней была одежда такого цвета? Ему казалось, она носила джинсы, но в голове у него все теперь смешалось. Даже если на ней и были джинсы, она скинула с себя куртку, которую одолжил ей тот мозгляк, и, может, то, что под ней…

Позади него послышался тихий шелест, как от колышущегося на ветру флага. Норман обернулся, и темно-серая летучая мышь метнулась ему прямо в лицо, оскалив свою усатую пасть и захлопав крыльями по его щекам.

Его рука все время лежала на рукоятке пистолета. Теперь он отпустил ее и схватил обеими руками летучую мышь, приминая косточки ее крыльев к тельцу, как какой-то сумасшедший музыкант, играющий на концертино. Потом он вывернул крылья в разные стороны и с такой силой разорвал ее надвое, что внутренности брякнулись ему на ботинки.

— Нечего было лезть мне в морду, паскуда, — сказал ей Норман равнодушно и швырнул оба куска в темноту храма.

— Ты здорово расправляешься с летучими мышами, Норман!

Господи Иисусе, голос звучал совсем близко — прямо за его спиной!

Он развернулся кругом с такой быстротой, что на этот раз чуть не потерял равновесие и едва не рухнул с каменного крыльца.

Склон позади храма опускался к ручью, и там, на полпути к нему, в мертвом саду стояла его беглянка Роза, — просто стояла там, освещенная луной, и смотрела на него. Три мысли, одна за другой, мелькнули в его мозгу. Первая — если на ней когда-то и были джинсы, то теперь уже нет; на ней было какое-то мини-платье, словно снятое со шлюхи в колониальном борделе. Вторая мысль — она стала блондинкой и заплела косу. Третья — она была красива.

— Летучие мыши и женщины, — холодно произнесла она. — Вот на кого у тебя по-настоящему хватает силы, верно? Мне жаль тебя, Норман. Ты жалкое подобие мужика. На самом деле ты вовсе даже и не мужчина. И эта тупая маска, которая к тебе приросла, показывает, кто ты есть в действительности.