Роза Марена

Возле нарядной повозки, к которой и был привязан пони — маленькое лохматое животное, — стояла женщина в вышитом красном сарафане. Сарафан был длинный, доходящий до щиколоток, но легкий, почти прозрачный. Сквозь искусную вышивку одеяния Рози видела теплые тона ее кожи цвета кофе со сливками. Молния сверкнула в небе, и на мгновение взгляду Рози вновь открылось то, что она впервые увидела вскоре после того, как Билл проводил ее домой из «Папашиной Кухни»: лежащую на траве тень от повозки и вырастающую из нее тень женщины.

— Не бойся, — сказала женщина в красном сарафане. — Радамантуса не нужно бояться. Он не кусает ничего, кроме травы. Он просто слегка обнюхал тебя и признал своей.

Рози ощутила неожиданное и всепоглощающее чувство облегчения, как только сообразила, что это была женщина, которую Норман называл «блядовитой наркоманкой». Это была Уэнди Ярроу… Но Уэнди Ярроу умерла, и, значит, это сон. Не важно, что он похож на явь до мельчайших деталей (например, как она стерла влажное пятно с руки, оставленное там любопытной мордой пони), все равно это сон.

«Несомненно, сон, — сказала она себе. — Никто на самом деле не шагает сквозь картины, Рози».

Однако эти убедительные рассуждения не произвели на нее никакого впечатления. Хотя у повозки стояла давно умершая Уэнди Ярроу.

Подул ветер, и вновь до нее донесся звук детского плача. Теперь Рози видела еще кое-что: в повозке находилась большая корзина, сплетенная из краснотала. Шелковая лента с бантами украшала ручку. Краешек розового покрывала, явно ручной вязки, свисал с одного края корзины.

— Рози.

Голос был низким, сладким и одновременно хрипловатым. Тем не менее от него у Рози по спине побежали мурашки. Что-то в нем было неестественное, и ей пришло в голову, что эту неестественность смогла бы уловить только женщина — мужчины такие тонкости не воспринимают. Что-то неправильное в нем было. Какая-то неестественность.

— Рози, — послышалось снова, и она вдруг поняла: голос словно очень старался быть человеческим. Его обладатель старался вспомнить, как звучит человеческая речь.

— Девочка, ты не смотри так на нее, — сказала женщина в красном сарафане, и в голосе у нее прозвучала тревога. — Это тебе не понравится.

— Да нет, я и не хочу, — сказала Рози. — Я хочу домой.

— Ты не бойся, но для того чтобы идти домой, уже слишком поздно, — сказала женщина и погладила пони по шее. Взгляд ее темных глаз был мрачен, а губы крепко сжаты. — И ты не прикасайся к ней. Она не желает тебе зла, но уже не владеет собой. — Женщина постучала пальцем по своему виску.

Рози неохотно повернулась к женщине в хитоне и сделала шаг вперед. Ее поразила кожа на спине женщины, ее голом плече и предплечьях. Кожа там была гладкая, как нежнейший шелк. Но выше, на шее…

Рози не догадывалась, чем могли быть те серые тени, что скрывались прямо под линией волос, и не хотела знать. Укусы — первое, что пришло ей в голову, но это были не укусы. Рози знала, как выглядят укусы. Лишай? Что-то похуже? Проказа?

— Рози, — в третий раз произнес сладковато-хриплый голос, и что-то в нем привело Рози в ужас, как порой ее ужасала улыбка Нормана.

Эта женщина безумна. Все остальное, пятна на коже, — все это вторично. Она безумна.

Сверкнула молния. Прогрохотал гром. И порыв ветра со стороны разрушенного храма у подножия холма донес отдаленный вопль младенца.

— Кто ты? — спросила Рози. — Кто ты, и почему я здесь?

Вместо ответа женщина вытянула правую руку и вывернула ее, обнажив белый кружочек — старый шрам.

— Этот здорово кровоточил, а потом туда попала инфекция, — сказала она своим сладковато-хриплым голосом.