– Можешь идти в свою комнату, – Лавьер поднялся. Она знала, что он смотрит на нее, но головы не повернула. Путы исчезли, и раяна молча прошла мимо, даже не придерживая края разорванной рубашки. Мужчины проводили ее взглядами. Все до единого. И в их глазах больше не было ни насмешки, ни превосходства. В них было… что-то другое, тревожное, непонятное, но всматриваться раяна не стала.
И еще в мужских глазах было восхищение.
Во всех, кроме глаз Рана Лавьера. Но в эту тьму Оникс не хотела смотреть больше никогда.
Она просто вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Что он помнил о своей жизни? Смерть. Интриги. Кровь. Женщины… Бесконечная череда по кругу. Ничего из этого уже не трогало. Смертей он видел столько, что не смог бы сосчитать. Кто-то подыхал быстро, кто-то долго и мучительно. Это было неважно… Чужая жизнь ничего не значила. Своя – по большому счету тоже.
Кровь? Да он весь в крови. Ее вкус он чувствует на языке всегда, металлический и соленый, он впитался в поры, как ни мойся.
Интриги, борьба за власть… Тайная и явная.
Женщины? Их было много. Он помнил первую, в свои двенадцать… Рабыня цитадели, умелая и немая. Кольцо в языке, чтобы молчала, колечки в сосках – потому что грудь рабыни для удовольствия мужчины, а не для вскармливания детей. Колечко между ног, чтобы всегда была готова, всегда хотела…
Он брал ее один, потому что не желал делиться даже тогда. Их привели наставники, тогда близость еще казалась таинством. Но слишком недолго. Чувств не было никогда. Их умело выбивали из каждого, кто позволял себе чувствовать. Ран видел тех, на чьих глазах перерезали горло возлюбленным. Сломленные, пустые оболочки, вот что оставалось от таких парней. Чувства означали слабость, а значит, поражение.
Ран хотел побеждать. Пожалуй, это единственное, чего он хотел. Он не желал быть лучшим. Он хотел взять свое, потому что был уверен, что он лучший. Не лукавил и не лицемерил, он знал это всегда. Он был достоин того, что мог присвоить. Он был сильнее. А значит, в своем праве.
Женщинам это нравилось. Рану было наплевать. Он получал то, что хотел, – тела, удовольствие, и так, как хотел.
Обычная близость надоела слишком быстро. Хотелось чего-то другого… В отношении рабов в цитадели разрешалось все. Псы привыкли к вседозволенности. Они не видели иного. Слишком маленькими их забирали из семей, чтобы они успели впитать семейные ценности. Слишком рьяно уничтожали в них эмоции. Слишком многое позволяли. Псам позволяли все, кроме самого главного. Рабы были всегда доступны и всегда услужливы.
Юные псы жестоки. И любопытны. Слишком опасное сочетание.
Псы любили игры на грани бездны… Они все были зверьми, играющими со своими жертвами, прежде чем сожрать. Загоняли ради забавы, брали так, как хотели. Жертвы погибали…
А звери взрослели.
Жестокость становилась нормой. А жизнь уже ничего не значила.
И каждый из них где-то в глубине души ненавидел этот мир и его законы. Ненавидел, понимая, что в их жизни никогда не будет иного. Только смерть, кровь и край бездны, по которому все они шагали в ожидании падения…
Кристиан нашел его в подземелье. Лавьер методично кидал ножи в мишень на стене, вытаскивал и снова кидал. Кристиан постоял, наблюдая.
– Псы потеряли Итора, – сказал он.
Свист, полет клинка, и древко дрожит в центре мишени. А ведь Лавьер кинул из-за плеча.
ebooksa