Стигмалион

– Иден? – нараспев повторил Вильям.

– Да, – кивнула я. – Мое первое имя означает «боль», «страдания». Иногда кажется, что оно определило мою судьбу: все эти ожоги, испытания… Зато «Иден» – старинное библейское имя – знаешь, что означает?

– Не представляю, – сказал Вильям.

– «Рай», «Эдем», «наслаждение», – выдохнула я, чувствуя, как румянец снова заливает щеки. – Подумать только, мои два имени означают совершенно противоположные вещи! Боль и наслаждение, страдания и рай… Ты веришь в то, что имя определяет судьбу?

– Я верю только в то, что само по себе имя – это просто набор букв, и его можно толковать по-разному, на свой вкус.

– Вот как…

– Да. Пускай «Долорес» означает «боль», но тебя называют еще и «Лори», так? А Лори – это, между прочим, название австралийского попугая.

– Попугая? – захихикала я.

– Да-да, он так и называется: попугай лори. У него синяя голова, зеленая спина, оранжевая грудь, красный клюв, желтый затылок…

– Серьезно? Ну и палитра!

– Да, птица как будто вывалялась в красках… Хочешь историю?

– Давай.

– После похорон Тео я вернулся в гостиницу, не зная, куда себя деть и как дальше жить. Мир казался бессмысленным, бесцветным и мрачным. Как комья земли или траурная одежда. Наверное, так всегда и бывает после похорон… а потом я увидел на балконе целую стаю лори – они в Сиднее так же обычны, как у нас голуби, – которые расселись на перилах, дразнили друг друга, дурачились, висели вниз головой… Такие яркие, беззаботные, не знающие, что такое смерть и болезнь. Я распахнул дверь на балкон, и они брызнули во все стороны, как разноцветные мазки на картине… И, знаешь, я уже не помню, как добирался до кладбища и обратно, не помню лица людей на похоронах и какая стояла погода – память не захотела хранить эти воспоминания, но эта картинка – разлетающиеся радужным веером птицы – до сих пор стоит перед глазами…

Я умолкла, слушая этот необычный рассказ и ловя каждое слово. То ли алкоголь ударил в голову, то ли в этой истории действительно была заключена какая-то магия…

– Когда я слышу твое имя, – продолжил он, – то вспоминаю о попугаях, Долорес Иден Макбрайд. И о том, что жизнь полна красок и ярких мгновений. Нужно просто научиться их замечать…

– Спасибо, – зачем-то сказала я.

– Пожалуйста, – улыбнулся Вильям.

Мы выпили еще по стакану. А потом он взял меня за руку и потянул на пустой танцпол, слабо освещенный одной-единственной лампочкой. Кажется, мы прилично напились, но вряд ли осознавали это. Всего лишь земля ушла из-под ног. Всего лишь голова пошла кругом. Всего лишь два человека, которые знали цену прикосновениям, качались в танце, цепляясь друг за друга. Я положила голову на его плечо, он сжал мою ладонь – и Стигмалион был бессилен наказать нас за это.

– Теперь моя очередь узнать что-то, о чем ты еще никому не рассказывал, – пробормотала я Вильяму в шею.

Он немного подумал, а потом сказал: