– Будем, дочка. А еще я буду надеяться, что ты поймешь, насколько было бы лучше, если бы ты управляла им ради своей семьи.
На следующий день Балекину назначена аудиенция у короля. Шпионы сообщают мне, что ночь накануне он провел в одиночестве – ни разгульных вечеринок, ни пьяных игрищ, ни состязаний на лирах. Не знаю, как это истолковать.
В тронную залу Балекина вводят в кандалах, но он идет с высоко поднятой головой, и одежды на нем слишком богатые для Башни. Кичится тем, что ему по силам обеспечить себе роскошные условия в застенке, держится высокомерно, словно хочет напугать Кардана. И совсем не боится вызвать у короля приступ раздражения.
Со своей стороны Кардан сегодня выглядит особенно внушительно. На нем наряд из мшистого бархата, сверху донизу расшитый жарким золотом. Подаренная Гримсеном серьга свисает с мочки уха, бросая сверкающие отблески, когда король поворачивает голову. В зале сегодня нет кутил, но и не пусто: Рандалин и Нихар стоят по одну сторону тронного возвышения, рядом трое стражников. Я стою по другую, поближе к тени. Поодаль вытянулись слуги, готовые налить вина или сыграть на арфах, ублажая слух Верховного Короля.
Я договорилась с Вулсибером, что когда он поведет Балекина вверх по лестнице из Башни, то передаст записку леди Аше.
В записке сказано:
Есть вероятность, что она ничего не скажет Балекину, когда тот вернется в камеру; но поскольку Аша уже передавала ему информацию и он, несомненно, видел, как ей бросили записку, я считаю, он непременно захочет узнать, о чем в ней говорится. Особенно если учесть, что, будучи фейри, она может юлить, но лгать не в состоянии.
– Младший брат, – начинает Балекин, не дожидаясь позволения говорить. На запястьях у него наручники, соединенные цепью, но он делает вид, что браслеты не указывают на его статус узника, а добавляют ему значимости.
– Ты просил аудиенции у короны, – произносит Кардан.
– Нет, брат, я хотел говорить с тобой, а не с этим украшением у тебя на голове. – Неуважительный ответ Балекина заставляет меня задуматься о том, чего он хочет от этой аудиенции прежде всего.
Вспоминаю Мадока – как ребенком вечно крутилась возле него. Это не пустяк – вынести приговор тому, кто тебя вырастил, какие бы отношения у вас ни сложились. Сейчас братья наверняка вспоминают взаимные обиды и примирения, и перед их глазами встают картины прошлого.
– Чего ты хочешь? – спрашивает Кардан мягко, но со скучающим видом, словно он утомлен властью. Это он умеет.
– Чего хочет любой узник? – говорит Балекин. – Выпусти меня из Башни. Если хочешь преуспеть, тебе потребуется моя помощь.
– Если ты добивался встречи со мной, чтобы сказать это, то зря. Нет, я тебя не выпущу. И нет, ты мне не нужен. – Голос Кардана звучит твердо.
Балекин улыбается:
– Ты запер меня, потому что боишься. В конце концов, ты же ненавидел Элдреда сильнее, чем я. Ты презирал Дайна. Как ты можешь наказывать меня за смерть тех, о ком не жалеешь?
Кардан смотрит на Балекина с недоверием и, сжав кулаки, поднимается с трона. Выглядит он как человек, забывший, где находится.
– А как насчет Эловин? Целии и Рии? Если бы дело касалось только родственных чувств, их смертей достаточно, чтобы отомстить тебе. Они были нашими сестрами и стали бы лучшими правительницами, чем ты и я.
Я думала, что Балекин возразит, но он этого не делает. Губы его кривятся в гадкой ухмылке: