Вкус ужаса. Коллекция страха,

И эта безапелляционность странным образом успокоила мать.

Да, ему ко многому нужно будет привыкнуть… Но раз уж он смог ответить «нет» на последнее требование отца, раз ему хватило сил сидеть на крышке гроба, пока голос в нем окончательно не стихнет, не умрет, то что ему после этого остальные трудности?

ПИТЕР ЭТКИНС

Стейси и ее идиот

1

Знаете, мне следовало повернуться и уйти сразу же, как только толстяк упомянул о том, что знаком с бандой с 18–й улицы.

Не то чтобы меня колыхало, кого он там знает или не знает. Дело было в дурацкой чистой гордости, с которой он выкладывал мне эту незаконную фигню. С таким апломбом о связях с преступностью может трендеть только тот, кто сам всю жизнь провел без контакта с преступностью. Толстяк врал. Свистел, мягко выражаясь, и плевать бы мне на это, вот только мне не нравилось, что этот мешок сала, с которым я знакома три минуты, уже мне врет.

Как будто мне не все равно, где он берет наркотики. Как будто это мое дело. Все должно быть иначе. Деньги. Наркотики. Спасибо. До свиданья. Хорошего дня и не поймай передоз сырного соуса, толстый козел. Но нет, надо вместо этого грузить меня байками о своем приятеле–гангстере. Ну и в итоге мне стало скучно и мерзко, и я сделала глупость. Я не проверила товар. Даже не открыла пакет. Мне хотелось поскорее свалить оттуда. Глупость. В офигительной степени. Но я могу сказать пару слов в оправдание: во–первых, я уже девяносто дней была в глухой завязке и не хотела размачивать ее даже пробой; во–вторых, телефон жирдяя мне дал Паули Бенсон, а с Паули Бенсоном у меня никогда не было никаких проблем. Так что я оборвала эту сухопутную косатку на середине списка людей, угробленных приятелем–гангстером во времена его блистательной карьеры на 18–й улице, бросила деньги, взяла пакет и свалила.

Чтобы вернуться в Сильверлэйк, понадобилось минут сорок: какой–то мудак попытался вырулить налево с Кахуэнга на Франклин и получил удар в бок от ни в чем не повинного «камаро» 92 года. К тому моменту как я вошла и бросила им пакет, Джимми Фитц и Стейси готовы были заплевать друг друга ядом.

Стейси тут же вооружилась зеркальцем, лезвием и соломинкой — ну а что еще имеет значение в такой ситуации? — а вот Джимми с надеждой уставился на меня.

— А сдача? — вопросила эта святая наивность.

И на какой дикой планете Стейси откопала этого идиота? Я из любезности не расхохоталась вслух и протопала в спальню. Несколько часов этим двоим точно будет не до меня.

Стэейси была сестрой моего лучшего друга в Джерси, то есть я как бы обязана была относиться к ней с симпатией или, по крайней мере, пускать к себе жить во время ее набегов на Калифорнию. А вот Джимми Фитц был жопой, которую она случайно подцепила по дороге, и терпеть его я была вовсе не обязана. Так что представьте себе мое счастье, когда его вопли разбудили меня всего полчаса спустя.

— Что за херня?! — орал он. — Что за херня?!

С каждым повтором слово «херня» становилось все громче, и мне удалось сообразить, что обращались ко мне. Это была ублюдочная версия тихого стука в дверь и вежливого «простите, что разбудил, мисс Доннелли, но нам нужно кое–что обсудить».

Я выползла из постели и даже не потрудилась надеть что–то поверх топика и трусов. Этот прискорбный факт дошел до моего сонного мозга, только когда Джей–Фитц прикипел ко мне этим взглядом. Понимаете, этим взглядом. Всю жизнь на меня так пялятся говнюки вроде него. Жаль, что ты лесби, потому что я бы тебе вдул. Козлина. Стейси тоже заметила, как он пялится, и ей это точно так же не понравилось, вот только сейчас ее волновала немного другая проблема. Та, которая заставила ее бойфренда завопить.

Я предположила, что кокс оказался подделкой — джанки редко будят вас по утрам, если им вставило и есть запас, — но все было не так просто. Принесенный мною пакет они распотрошили на кофейном столике, порошок разлетелся, что можно было списать на щенячью радость и нетерпение добраться до главного. А еще разорванный пакет позволял хорошо рассмотреть «подарок от белочки».

Отрезанный палец.

Судя по виду, палец был мужской — волосы над суставом и все такое, — а нож, которым его отрезали, мог бы быть поострее и почище. На пальце оставили золотое кольцо, а это значило, что кто бы ни вложил «подарочек» в пакет, он считал кольцо неотъемлемой частью послания. Это была печатка с перламутровой инкрустацией по черному ониксу. В центре — простой символ вроде заглавной «I», вверху которой завитушки шли вправо, а снизу — влево.

— Я уже видела это, — сказала я.