Вкус ужаса. Коллекция страха,

22
18
20
22
24
26
28
30

— На ней никогда не играл никто, кроме ее создателя, хотя его мы можем не считать. Вы, моя дорогая, станете первой.

Она чуть не спросила, за что ей такая честь, ведь за ту плату, что он предложил, можно было пригласить любого исполнителя, и любой талант согласился бы приехать в этот маленький желтый домик. Кто–то более известный, достигший большего, чем она, кто–то, кому не нужно учить студентов, чтобы заплатить за квартиру, мог бы заинтересоваться предложением приехать в маленький город у моря и сыграть для толстяка на дивной скрипке. Но Эллен подумала, что подобный вопрос может прозвучать слишком грубо, и чуть не извинилась за слова, которых не произнесла.

А затем, словно прочитав ее мысли, так что извинение могло бы быть уместным, коллекционер пожал плечами, промокнул носовым платком уголки рта и сказал:

— Наше мироздание — невероятно сложный механизм. Иногда нужно смотреть очень внимательно, чтобы хотя бы частично осознать, как та или иная вещь может быть связана с остальными. К примеру, ваша сестра…

— Моя сестра ?

Эллен настолько изумилась, что смогла отвести взгляд от аммонитовой скрипки и взглянуть в лучащиеся дружелюбием глаза коллекционера. В животе скрипачки завязался холодный узел, руки начало покалывать, по шее побежали мурашки. Весь набор штампов, которые используют в книгах для описания страха, она испытала одновременно. Скрипка в руках вдруг показалась грязной и опасной. Эллен хотелось поскорее вернуть ее в футляр.

— Что вы знаете о моей сестре?

Коллекционер покраснел и опустил глаза, скрестив руки перед собой и опираясь ими на стол. Он начал запинаться, и, похоже, со словами он управлялся не лучше, чем она сама.

— Что вы знаете о моей сестре? — снова спросила Эллен. — Как вы о ней узнали?

Коллекционер нахмурился и нервно облизал губы.

— Простите, — сказал он. — С моей стороны это было вопиющей бестактностью. Я не должен был касаться этой темы.

— Как вы узнали о моей сестре?

— Но ведь это же не тайна? — Он позволил своему взгляду скользнуть по рукам, по столешнице и наконец посмотрел ей в лицо. — Я читаю газеты. Телевизор я, правда, не смотрю, но в новостях о ней наверняка передавали. Она была убита…

— Этого никто не знает. Никто ничего не знает наверняка. Она исчезла. — Последнее слово скрипачка буквально прошипела сквозь зубы.

— Она исчезла уже давно, — ответил коллекционер чуть смелее, начиная понимать, что не слишком переигрывает.

— Но они не знали, что ее убили. А вы это знаете. Ее тела так и не нашли.

Эллен решила, что слишком много говорит, и уставилась на скрипку толстяка. Несколько минут назад она считала эту скрипку прекрасной, сейчас же чувствовала, что держит гротескную пародию на скрипку. Похоже на горгулью, подумалось ей, на дешевый фарс, на чью–то злую, больную шутку. Ей захотелось вымыть руки.

— Простите меня, — сказал коллекционер, и в его голосе прозвучало искреннее раскаяние. Обитатель желтого домика на морском берегу никогда еще не был так убедителен. — Я живу один. Я забываюсь и произношу вслух то, что не стоило произносить. Прошу, Эллен, сыграйте мне. Вы проделали долгий путь, и мне бы очень хотелось услышать вашу игру. Будет ужасно жаль, если несколько неосторожных слов лишат меня этого удовольствия. Я восхищаюсь вашим искусством…

— Никто не восхищается моим искусством, — ответила она, размышляя, сколько времени понадобится такси, чтобы вернуть ее на другую сторону грязной реки, за пустые ряды складов и доков, и сколько ей придется ждать обратного поезда до Нью–Йорка. — Я до сих пор не понимаю, как вы меня нашли?

Коллекционер ждал этой возможности и тут же просветлел, наклонившись к ней через стол.