Вкус ужаса. Коллекция страха,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что это?

— Твой отец в смертельной опасности, — сказал испугавший меня солдат. — Ты должна сделать для него одну вещь. Только так ты сможешь его спасти.

Насколько я знала, отец не был болен, но опасность грозила ему со всех сторон, от войны и дрязг между благородными.

— Представить не могу, что от меня потребуется, — сказала я. — Я же просто девушка. Как я могу помочь отцу, если не браком с хорошим человеком и не рождением наследника?

Его большие мозолистые руки ухватили меня за плечи и развернули к поляне. Удерживая на месте, он зашептал мне в ухо:

— Все просто. Тебе нужно сесть там, на поляне, и просидеть до рассвета.

— Нет! — закричала я, упираясь каблуками в сырую землю, пытаясь найти надежный корень и зацепиться за него. — Умоляю вас! Только не в лес!

Он толкал меня вперед, а я откидывалась назад, мотала головой, отчаянно повторяя:

— Нет! Не надо, умоляю, нет!

Я разрыдалась, когда он подхватил меня на руки и понес на поляну. Я для него всего лишь тряпичная кукла. Я пыталась пинать его по лодыжкам, но попадала только по доспеху.

Мы вышли на поляну, и остальные солдаты затянули молитву, раскладывая белые покрывала на траве. В свете факелов они выложили три круга покрывал, с одной стороны поставили вазу с водой, с другой воткнули факел. Я вцепилась в руки своего мучителя, пытаясь сопротивляться.

— Мы будем следить за тобой, маленькая. Ничего с тобой не случится.

Слезы текли по щекам, и я запрокинула лицо к небу. Меня заставили сидеть в проклятом лесу. Одной. Что сказала бы моя семья?

— Но почему я должна здесь остаться?

— Это, — сказал он, разворачивая меня к вазе, — святая вода. А это, — он повернул меня к факелу, — сделано из дерева, которое привезли из Иерусалима. Большего я тебе сказать не могу.

Он усадил меня на покрывала, и я съежилась от ужаса, слушая, как отдаляются его шаги. Факел разбудил призрачные тени, и они начали свой жуткий танец на облетевших деревьях. Жуткие ветви окутывал дым. Я зарылась лицом в муфту, пытаясь скрыть в ней слезы и страх. Вытерла нос о ее теплый мех и достала молитвенник, открывая его дрожащими руками на моей любимой молитве. Я начала читать ее вслух.

Сидеть пришлось несколько часов, читая молитвы снова и снова. Слезы мои высохли, пока я молилась. Мне ничего здесь не угрожало. Я вздохнула и положила раскрытый молитвенник на полотно. Ткань была невероятно мягкая, очень тонкого плетения и из чистых нитей. Я задумалась над тем, не вытащили ли они эту ткань из моего приданого, — и тут что–то зашелестело в подлеске за танцующими тенями. Я подняла взгляд. Возможно, мое странное бдение окончено, и за мной идут…

Что–то зашипело, и кустарник на краю поляны зашевелился.

Покатая морда бледного чудовища покачивалась между стволов. Существо злобно оскалило зубы и начало рыть траву белым копытом, словно бросая вызов. А потом склонило мохнатую голову набок и выжидающе уставилось на меня. Я забыла, как дышать, а оно поплыло ко мне, как явление апостола с Божьим посланием. Слезы восхищения и невозможности поверить потекли по моим щекам при виде витого рога на лбу этого зверя. Зверь поднял голову на миг, понюхал воздух, и его губы задрожали. Глаза существа блестели недоверием и болью.

Весь мир исчез для меня, осталось только это дикое чудо. Я протянула ему ладонь, словно предлагала лошади лакомство. Зверь настороженно обнюхал вазу, полакал воду и зашагал по белому полотну, поглядывая на факел. Я восхитилась изгибом его шеи, когда он повернул ко мне морду и лизнул мою ладонь. Язык оказался шершавым, как у кошки, и широким, словно у льва. Я вздрогнула от прикосновения. Задние ноги подогнулись, и с чудным изяществом он положил морду мне на колени. Я нежно погладила белую гриву. И ничуть не испугалась, когда увидела, что завитки его рога покрыты кровью. Зверь поводил ушами и дышал тяжело, как усталая лошадь, шкура его пульсировала под шерстью. Кровь у меня в ладонях откликнулась на этот ритм.