Монастырь дьявола

– Да, это ужасно. Известны случаи, когда мужчины сами убивали своих жен, дочерей, матерей, сестер, если знали, что им грозит преследование инквизиции. Убивали, чтобы спасти любимого человека от страданий и выдавали инквизитору труп. Внизу рукой Марты Бреус есть приписка о том, что обвиняемую Урсулу Браун «отпустили на волю» летом в присутствии большого числа народу. Сожгли живьем на площади.

Между ними повисло тяжелое молчание.

– Вы не смотрели другие документы по инквизиции за этот период в архиве? Не выясняли, что это за отец Карлос Винсенте? Откуда он взялся?

– А вот это как раз то, что я попрошу сделать вас, молодой человек. Я попрошу вас пойти в архив и посмотреть все, что вы найдете об инквизиторе Карлосе Винсенте, а потом рассказать мне. Я уже выписал вам специальный пропуск (порывшись в карманах, профессор протянул ему какую-то бумагу). К сожалению, я сам не могу это сделать. У меня нет времени. Я слишком занят работой, лекциями, книгой. А у вас, молодой человек, это единственное дело – выяснить все, что только возможно, об отце Карлосе, о том, как он был связан с Мартой Бреус (а я не сомневаюсь, что такая связь существует), и с вашей историей. Я чувствую, что ключ ко всему, главный ключ хранится именно в этой загадке древности. И отец Карлос – одно из главных действующих лиц. Марта Бреус не даром упоминает его так часто. Итак, вот первое, что следует делать. Разгадка не в современности, а в том периоде жизни Карлоса Винсенте, когда на этих землях он исполнял обязанности инквизитора, и вот здесь (профессор хлопнул рукой по рукописи). Вы занимайтесь поисками, а я тем временем попытаюсь поскорее перевести оставшуюся часть. Да, и еще. Знайте: с этого момента у вас есть союзник!

Он не мог скрыть свой скептицизм:

– Откуда вы знаете, что я не украл эту рукопись? Откуда вы знаете, что можете мне доверять?

– Я знаю это по двум признакам, – не растерялся Славский, – Во-первых, я читал хотя бы часть рукописи. Вы помните, что было написано в самом начале? Тот, в чьи руки попадет рукопись, будет чист сердцем. Может быть, вы не поверите моему суеверию, но если дух решает отдать кому-то такой драгоценный и важный предмет, то выбирает этого человека по определенным признакам. И я считаю, что один из этих признаков – чистота сердца. Вы получили такой важный документ потому, что сердцем чисты. А во-вторых… Я знаю, кто вы. Я узнал все о вас. И об истории вашей семьи.

– Замолчите! – он отшатнулся так, будто Славский его ударил.

– Я не хочу ничего плохого, и тем более не хочу причинить вам боль! Просто я узнал, и… И подумал, что ваша трагедия – одна из причин, по которой….

По которой…. Прислонившись к стене чердака, он прикрыл глаза рукой.

2009 год. История главного героя

Пенистая полоса возле кромки бассейна… Дождь…

– Папа! Смотри! Он плывет! Смотри! Папа!

Он плывет. Навсегда.

Взмах ресниц и легкий запах мускуса… Облако изысканных духов любимой женщины, наполняющих радостью… Прядь волос, упавшая на ее плечо… Изящный поворот головы, и в глазах – бесконечное море, в темных и немного усталых, и оттого – пряных и теплых, море, сбивающее с ног, от которого хотелось кричать, только кричать… Протянуть руку, чтобы ощутить реальность существующего тела… Он прожил столько лет, не зная единственно верного определения любви, чтобы потом, впоследствии, совершить открытие… Единственное определение любви: это протянуть руку и легонько коснуться любимого человека. Просто прикоснуться кончиками пальцев. И никогда, никогда, никогда не знать собственной руки, безнадежно улетающей в пустоту…

Он ревновал ее даже к тени, и когда она смеялась над его страхами, становился мрачнее тучи, тихо ненавидя ее за это. Ненавидя за всплеск жизни и за то теплое чувство, возникающее с ней рядом, без которого уже не мог обойтись. Иногда у них бывали скандалы. Иногда она вспыхивала, как пороховая бочка, с неистовым темпераментом высказывая все, что накопилось на сердце, и он в свою очередь говорил ей горькие, ранящие слова, пытаясь поразить глубоко, поранить, задеть ее несокрушимую смелость, а потом – заключить в кольцо своих рук и целовать лицо, целовать ее губы, пряные и терпкие от пролитых слез. Позже, много позже он готов был видеть ее с любым мужчиной. Изменяющей, смеющейся, чужой – с первым, третьим, седьмым…. Он готов был на все, только бы это определение единственной любви еще оставалось в силе. И он мог бы протянуть руку – и легко прикоснуться к ее коже рукой. Он пошел бы на все. Он был бы способен на все. Он отдал бы последний клочок собственной кожи… Именно тогда, когда его рука, мечтающая прикоснуться к ней, улетала в пустоту…И приходила ясность, опасней любого яда: всегда. Теперь – так будет всегда.

Он был слеп, как новорожденный котенок, и мог прожить так, слепым, не понимая ничего и никогда не прозрев. Он считал печалью и разочарованием каждую ссору с ней. Он считал измену трагедией и думал, что иногда быт тоже разрушает любовь, и что мелочи заедают жизнь, и что в любви существуют и разочарования, и разногласия, и препятствия, и даже бывает период, когда любовь, заканчиваясь, перерастает в привычку.… Он верил в весь этот вздор слепого новорожденного котенка, не понимая ничего о том, что измена или разочарование – даже не причина для смеха, настолько они ничтожны! Все эти мелкие, детские сопли – страстишки, нелепые, жалкие, куцые, как хвост бродячего пса, все умещалось в его кулаке и отправлялось к черту, когда он познал единственное определение счастья – увидеть, прикоснуться рукой. И вслед за этим – черную бездну, пространство, дыру в воздухе…. Любая измена или ссора – жужжащая, мелкая нелепость по сравнению с комнатой, в которую она не войдет. Он понимал, что она не войдет, и сам не хотел входить, пытаясь закрыть глаза и навсегда исчезнуть из жизни. Но жизнь жестоко брала за горло и вырывала душу, заставляя смотреть и смотреть, убивать себя – и снова смотреть.

Это было впервые, когда в его тесной квартирке (он намеренно старался выбрать похуже и потемней) отключили свет. Он зажег свечу, а потом поднес ее к коже. Он смотрел, как горела кожа его руки, наслаждаясь нестерпимой болью, до тех пор, пока не потекла кровь… Потом свет включили, и он увидел страшный ожог, покрывающий его левую руку. Черную кожу, голое мясо, кровь, текущую из расплавленных жил, страшный смрад горящей заживо человеческой плоти, чудовищная пульсация боли, настолько нестерпимой, что хотелось выть, как бешенный зверь…. Он с трудом поднялся и вышел из квартиры. Находясь на грани настоящего болевого шока, он почти не мог идти. Дежурная врач в больнице чуть не упала в обморок:

– Как же это могло произойти?! Что случилось?!

– Случайно поднес руку к конфорке горящей плиты…..