Язык шипов

– Я тебя помню, – глядя на Уллу, повторил юноша слова, произнесенные им на балу в самый первый вечер.

– Этого не может быть, – прошептала она. Боль почти лишила ее дара речи и утихла лишь после того, как смолк звон колокольчика.

– Знаешь, почему так силен твой голос? – спросил ученик прорицателя. – Потому, что ты родилась на земле, на земле сделала свой первый вдох и испустила первый младенческий крик. А потом моя мать – наша мать – взяла колокольчик, подаренный твоим отцом, тот, который он вложил ей в руку, узнав о ребенке под сердцем. Она пошла на берег моря, встала на колени у воды и опустила колокольчик в морские волны. Позвонила в него – раз, два, три! Через несколько мгновений из пучины на поверхность выплыл твой отец, чей серебристый хвост был изогнут, точно лунный серп. Он протянул руки и унес тебя с собой на глубину.

Улла изумленно качала головой. Нет, это невозможно.

– Посмотри в зеркало, – приказал юноша. – Станешь отрицать очевидное?

Улла вспомнила длинные пальцы матери, заплетающие ей косы, – сперва аккуратно, затем с раздраженными рывками, словно в приступе омерзения. Вспомнила отца, его ярость и предупреждения о соблазнах, что поджидают сильдройр на суше. Так не должно быть.

– Я помню тебя, – снова повторил ученик прорицателя. – Ты родилась с русалочьим хвостом. Каждое лето я приезжал сюда, чтобы понаблюдать за морским народом, и все ждал, не появишься ли ты.

– Нет, – твердо сказала Улла. – Нет. Люди не могут рождать потомство от сильдройр. Моя мать не может быть смертной.

Юноша едва заметно пожал плечами.

– Она не совсем смертная. В этой стране ее назвали бы «дрюсье» – ведьмой. Как и меня. Мы имеем дело с самой простой магией – предсказываем будущее по звездам, гадаем на костях, но истинную силу стараемся людям не показывать. Твой народ это хорошо знает.

Нет, упрямо верещал тоненький испуганный голосок в голове, не может быть! Но другой голос, коварный и знающий, нашептывал: Ты всегда отличалась от остальных, и похожей на них тебе не стать. Черные волосы. Черные глаза. Сила голоса.

Это неправда. А если… Если все-таки правда, то у нее и этого юноши одна мать. Знал ли отец Уллы, что девушка, с которой он предавался утехам, – ведьма? Что ему придется заплатить за свое легкомыслие и каждый день взирать на его плоды? А что же приемная мать Уллы, сильдройра? Не могла родить мужу собственного ребенка? Поэтому она качала маленькую уродку в колыбели, кормила, пыталась полюбить? Она меня любит. Снова этот голос, теперь уже гладкий, вкрадчивый. Любит, любит.

Боль внутри Уллы, прежде рассеянная, сплелась в тугой комок.

– И что же, твоя мать-ведьма ни разу не вспомнила о младенце, которого отдала морю?

Ученика прорицателя ее злые слова не тронули.

– Она не из тех, кто разводит сантименты, – невозмутимо отозвался он.

– Где она? – жестко спросила Улла. Сейчас мать должна была бы явиться сюда, объяснить, как все произошло, раскаяться.

– Далеко на юге. Кочует с сулийцами. Я увижусь с ней еще до того, как переменится ветер. Едем со мной. Сама обо всем ее спросишь, если считаешь, что ответы тебя утешат.

Улла вновь замотала головой, как будто хотела вытряхнуть из нее новую тайну. Колени вдруг стали ватными. Она схватилась за край стола, пытаясь устоять, но, словно от звона колокольчика, ее ноги внезапно забыли, зачем нужны. Улла повалилась на пол, и отражение в зеркале сделало то же самое.

– Ты же говорил, что приехал охотиться, – слабо возразила она.