– Роффе… – начала она.
Словно уловив ее смущение, он продолжил:
– Король сам подбирает свиту. Назначает придворных певцов.
Как все просто у принцев! С какой легкостью они говорят о том, чего не вправе решать. И все же, когда Роффе склонил к ней голову, точно собираясь прошептать на ухо нежные слова, в душе Уллы невольно всколыхнулось заветное желание.
– О, я мог бы возвысить тебя, Улла. Больше никто не посмел бы говорить дурное о твоем происхождении или непутевой матери.
Улла вздрогнула, как от пощечины. Знать, о чем думают окружающие, – это одно, а услышать – совсем другое.
– Сплетни никогда не прекратятся.
Роффе слабо улыбнулся.
– Зато станут гораздо тише.
Что даст принцу корона? Что даст король девушке вроде нее?
Снизу, из садового лабиринта, донесся смех Сигне. Обнаружить ее не составляло труда: рыжие волосы пылали, словно огонь в печи, боевым флагом развевались за ее спиной. Юноша, один из смертных, гнался за ней по дорожкам лабиринта. Сигне позволила ему поймать себя и развернуть лицом.
– Ты хочешь поразить воображение отца и взойти на трон?
– Сама знаешь, что да.
Сигне запрокинула голову и широко развела руки. Кудри обрамляли ее лицо, словно живое пламя.
Улла кивнула.
– Тогда принеси ему огонь.
Улла пожалела о своих словах, едва они сорвались с губ, однако с той самой минуты принц не мог думать ни о чем другом. Роффе перестал волочиться за земными красавицами и все свое время проводил в Башне прорицателей, забывая про еду и питье.
– Он доведет себя до безумия, – сказала Сигне однажды ночью, когда девушки ежились от холода в постели.
– Вряд ли у него хватит на это целеустремленности, – возразила Улла.
– Не будь злюкой, – пожурила Сигне.