Войдя в огромную бальную залу, подруги присоединились к общему торжеству. В этот вечер Улла не отказывала ни одному кавалеру и танцевала со всеми подряд. Туфель она не надела, и ее легкие ножки то и дело показывались из-под платья, когда она лихо отплясывала на мраморном полу. Однако визг скрипок и испарина на теле не вызывали у нее удовольствия. Несмотря на все дива этого мира, Улла невероятно устала как от жизни на суше, так и от постоянного бремени человеческих страстей. Она тосковала по морю, по своей матери – той, которую знала, по тишине и незыблемому покою.
Она была бы рада вернуться прямо сейчас, до полуночи, но на земле еще осталось дело – то самое, что решит их судьбы.
Никто, кроме Уллы, не заметил, как исчез Роффе. Его братья продолжали пить вино и танцевать, наслаждаясь последней ночью на берегу. И вот часы пробили одиннадцать. Улла отыскала в толпе Сигне и коснулась ее разгоряченной спины.
– Пора, – шепнула она.
Рука об руку они покинули бальную залу и направились в комнату Уллы, у дверей которой их должен был ожидать принц.
Переменившуюся атмосферу Улла почувствовала еще с порога. Несмотря на тоску по дому, она успела обжиться в этой комнате и по-своему ее полюбить, привыкла к запахам камня и воска, душистому аромату сосен далеко внизу. А сейчас на ее постели что-то лежало. Или кто-то.
При свете луны Улла разглядела распростертое на простынях тело.
– Не хочу, чтобы это произошло здесь, – сказала она.
– У нас мало времени, – бросил Роффе.
Улла приблизилась к кровати, и внутри у нее все сжалось.
– Он совсем юн, – промолвила она.
Руки и ноги лежащего связывали веревки, грудь ритмично вздымалась и опадала, рот был слегка приоткрыт.
– Он – убийца, приговоренный к повешению. Можно сказать, мы оказываем ему милость.
Он умрет безболезненно и тихо, без зрителей. Избежит мучительного ожидания в тюремной камере, подъема на эшафот под свист и улюлюканье толпы. Разве это не милость?
– Ты опоил его сонным зельем? – спросила Сигне.
– Да, но он придет в себя. Час возвращения близок. Надо спешить.
Улла заранее предупредила, что для огня понадобится сосуд из чистого серебра. Из шкафа у окна Роффе достал прямоугольный серебряный фонарь, на одной из сторон которого был вырезан трезубец – герб королевского рода. Почти все было готово.
Улла многократно проговаривала заклинание про себя, пропевала отдельные отрывки, прежде чем сплести все части воедино. Честно признаться, этот мотив звучал в голове Уллы с того самого мгновения на террасе, когда она упомянула об огне в разговоре с принцем. Роффе принудил ее согласиться, но прямо сейчас, в эту самую минуту, какая-то часть Уллы постыдно замирала от восторга, предвкушая невероятное действо.
Она опустилась на колени перед камином и поставила в него серебряный фонарь. Сигне устроилась подле нее. Улла разожгла белые березовые щепки. Ночь была жаркой, однако для ритуала требовалось пламя.
– Когда мне… – начал Роффе.