Поведя плечами, я позволила соскользнуть покрывалу. А после этого поцеловала придерживающего меня Дара. Я не умела, но помнила его губы.
Задыхаясь от страсти, в какой-то момент этот упрямец еще попытался отступить:
— Тебе всего шестнадцать. Ты ребенок по меркам сидхе и драконов.
— По меркам людей-аристократов, среди которых я росла, мне уже год как д
— Рэми-и… — простонал он.
— Дар, — снова взяла я в ладони его лицо, поцеловала изуродованную шрамом щеку, брови, прикрытые веки, скулы. — Дар, ты же хочешь меня. Я знаю. А я хочу тебя. Если ты сейчас откажешься, то не простишь себе до конца дней. Потому что, когда я уйду, у тебя не останется этих воспоминаний. О наших ночах… И ты всю свою вечность будешь помнить, как отказался от меня.
— А вот этого не будет никогда, — распахнул он глаза. — Ты моя, что бы ни случилось в этой или иной жизни, в этом или ином мире.
…Я много раз видела во время своих скитаний мужчин и женщин, занимающихся любовью. Смотрела на чужую страсть, но никогда не испытывала ее сама. То чувство, что жило во мне к Дарио, я не могу назвать каким-то одним словом. В нем слишком много всего, оно всеобъемлюще и запутанно. Но сегодня я познала страсть. И не только свою.
В какой-то момент Дарио сбросил щит, закрывающий его эмоции. И я буквально захлебнулась его ощущениями. Дикий голод и желание обладать, восхищение и восторг, благоговение и нежность, наслаждение и упоение. Невероятный коктейль захлестнул меня с головой и перемешался с моими собственными чувствами. Я уже не могла понять, где мое, а где его. Где он, где я. Чей это был стон — мой или его. Всё смешалось и превратилось в нечто единое и неразрывное.
Так и должно быть? Именно это испытывают любовники? А может, так потому, что я эмпат? Или же это лишь наше с Даром? Впрочем, ни мыслей, ни хоть какого-то подобия разумности в те ночные часы не было.
И мы были не в силах оторваться друг от друга. Не могли напиться своими ощущениями.
Даже предположить не берусь, что думал обо всем этом Дарио. Ведь для него всё происходящее было совершенно иным, чем для меня. Я взяла своё, то, что мне, по сути, принадлежало долгие месяцы, когда мы с ним жили в домике в пригороде Тьяры. И отдала то, что не решалась тогда, — себя. То есть для меня всё было логично и закономерно. Я всего лишь переступила один из внутренних барьеров, выстроенных воспитанием.
А для этого мужчины, который лихорадочно шептал «Рэми» и подрагивающими руками гладил мое тело, целовал… Для мужчины, покрытого шрамами и рубцами, у которого еще не восстановилась память о пятнадцати годах, прошедших в рабстве и на рудниках… Кем я была сейчас для него?
Не знаю. Ничего не знаю и не понимаю.
И разобраться во всем, что он испытывал ко мне, в краткие минуты отдыха я тоже не могла. Потому что невозможно понять. Да и надо ли?
Абсолютно обессиленные, мы задремали, лишь когда уже рассвело. Два тела, привычно сплетенные в объятиях. Привычно для меня.
Как же я запуталась в прошлом, давно прошедшем, в том времени, которое я покинула, воспользовавшись даром, и в настоящем, которое для меня все равно прошлое, но с погрешностями.
Даже звучит дико, а уж жить в этом совсем сложно. Никогда бы я не сотворила такое, если бы не надежда избежать беды.
Проснулась я от хлопнувшей двери и тяжелых шагов. Сонно тряхнув головой, села и с трудом открыла глаза.
Напротив кровати стоял лорд Калахан и, сложив на груди руки, бесстрастно рассматривал меня и голого Дарио, спящего на животе. Нахмурившись, я укрыла его и подтянула одеяло выше, пряча свою обнаженную грудь.