Чужая территория

Тайны приоткрываются

То, что последовало дальше, некоторые назовут адом.

И я в том числе.

Нет, дело не в последствиях приёма коварного напитка. Да я, если говорить откровенно, даже не заметил никаких последствий. Будто простой водички попил. Грешные мысли даже по утрам не посещали, потому как у трупов грешных мыслей не бывает.

А по утрам я день за днём превращался в труп.

Да и днём не сказать, чтобы заметно оживал.

То, что мастер Тао назвал «настоящая учёба», походило на ускоренную практику постижения палаческого ремесла. Только палачом был он, а я его жертвами.

Да-да – именно жертвами, а не жертвой. Один человек не в состоянии вынести то, что мне приходилось выносить. Мастер доводил меня до предельной степени изнеможения и боли, после чего жестоко тянул дальше, на следующую степень, где всё оказывалось ещё хуже.

Многократно хуже.

И как бы скверно мне ни было, в любом состоянии приходилось непрерывно контролировать ци. Всегда оставаться частью её, но при этом подстраиваться под струи всепроникающего океана энергии и в какой-то мере пытаться менять структуры их узоров. При этом действительно не оставалось простора для лишних мыслей.

А уж для грешных – тем более.

Но если вы думаете, что именно это называется адом – ошибаетесь.

Ад начался после того, как мастер разрешил, наконец, использовать навыки.

Увы, как и со всем прочим, здесь тоже приходилось выкладываться полностью. Голову при этом я продолжал загружать так, что о лишних мыслях и подумать нельзя. Беспощадная борьба с тем, что оттачивал два последних года, пытаясь добиться от тела работы на автоматизме. В том числе и применять навыки не теряя ни мига на обдумывание, на голых рефлексах.

Всё это Тао считал собачьей чушью. Боец, в его представлении – это безликое существо, чьё тело – завихрения струй энергии и, следовательно – вечное движение. От меня требовалось забывать всё, в том числе себя, как личность. Ци и только ци, ничего лишнего. Утонуть в ней и вынырнуть, причём одновременно. Раствориться и поглотить всю.

Тоже одновременно.

То, что ПОРЯДОК жёстко вшивал в навыки расходы энергии, больше ничего не значило. Все эти строгости – для обычных людей, а не для тех, кто прикоснулись к древнему искусству. Теперь, излечивая себя после частых травм, я выжимал из навыка ровно столько, сколько требовалось. И если расходовалась лишняя единичка тени ци, или наоборот, парочка сохранялась, мастер называл это «смехотворной заявкой на успех».

А вот если расходовалось тютелька в тютельку, все становилось плохо. Ухудшалось. Я снова обзаводился травмами, и работал над ними, добиваясь от ци настоящего отклика, а не подчиняясь шаблонам, «вшитым» ПОРЯДКОМ. И чтобы наука усваивалась по-настоящему, мою задачу усложняли снова и снова.

Чтобы вы поняли, как выглядело лечение, представьте, что вам разрезали ногу от ступни до колена и приказали её перевязать. Бинт выдали замотанным в сто слоёв добротно проклеенного картона, но не дали ни ножа, ни ножниц. А ещё заставили вас забраться на стол, на который водрузили гимнастический шар.

Да-да, именно на этом шаре вам и придётся стоять, удерживая равновесие в процессе перевязки.