Он обернулся, почувствовав, что в дверях кто-то стоит. В свете лампы виднелся только черный силуэт — невысокая тоненькая фигурка. Шикель.
— Со мной все в порядке, ничего не нужно, — бросил Глокта и снова повернулся к окну, за которым разыгрывался грандиознейший, ужаснейший спектакль.
«Все-таки не каждый день на твоих глазах полыхает город».
Однако служанка не уходила. Даже сделала шаг в комнату.
— Шикель, тебе тут нечего делать. Я жду… э-э… своего рода гостя, и он может доставить неприятности.
— Гостя, говорите?
Глокта удивленно посмотрел на служанку. Ее голос звучал иначе: ниже, увереннее. На лице — наполовину скрытом тенью, наполовину озаренном оранжевыми мерцающими отсветами за окном — застыло странное выражение: зубы оскалены, в глазах — напряженный голодный блеск. Впившись в Глокту взглядом, Шикель беззвучно приближалась к окну…
«Что за жуткий у нее вид! Если бы я легко пугался…»
И вдруг все встало на свои места.
— Ты? — выдохнул он.
— Я…
«Ты?!»
И Глокта, сам того не желая, не сдержавшись, захохотал.
— А ведь Харкер заточил тебя в темницу! Этот болван взял тебя по ошибке, а я выпустил! И мнил себя героем! — Он захлебывался от смеха. — Не делай добра — не получишь зла! Полезный урок, тебе стоит его усвоить.
— Мне не нужны твои уроки, калека.
Она сделала еще шаг — теперь их с Глоктой разделяло шага три.
— Погоди! — Он вскинул руку. — Объясни мне кое-что!
Девочка остановилась, вопросительно приподняв бровь.
«Вот там и стой».
— Что случилось с Давустом?