Лучше подавать холодным

– Как сумасшедшие. При удаче и дерутся так же.

– Но нам не…

– Вот уж каким тебя не считал, так это нервным. – Коска подмигнул Трясучке. – Не мешало бы тебе поучиться жизни, друг мой. Главное в достижении победы – натиск и кураж.

– Кураж?

– Безрассудство, – сказала Витари.

– Быстрота, – добавил Коска. – И умение поймать момент.

– И где они у нас? – спросил Трясучка у Витари. – Натиск и этот… как его…

– Если все пойдет по плану, Арио и Фоскар окажутся в своих номерах в одиночестве, и… – Она громко щелкнула пальцами. – Уже неважно будет, кто и как играет на лютне. Время истекает. Осталось четыре дня до того, как великие мира сего съедутся на совещание в Сипани. В идеальном мире я нашла бы людей получше. Но наш мир не таков.

Коска испустил тяжкий вздох.

– Это точно. Однако не будем падать духом – всего несколько секунд, и у нас уже есть пятеро человек! Мне бы сейчас стаканчик вина, и мы благополучно…

– Никакого вина, – прорычала Витари.

– До чего дошло – человеку уже и горло промочить нельзя. – Старый наемник придвинулся так близко, что Трясучка мог разглядеть каждую красную жилочку на его лице. – Жизнь – океан скорбей, мой друг… Входите!

Следующий едва протиснулся в складскую дверь, так он оказался огромен. Выше Трясучки на несколько пальцев и намного тяжелее. Массивный подбородок его покрывала густая щетина, голову венчала шапка седых кудрей, хотя с виду он еще не был стариком. Под громадными сапогами жалобно застонали половицы, когда верзила этот двинулся к столу, слегка ссутулившись, словно бы стесняясь своих гигантских размеров.

Коска присвистнул.

– Ну и великан!

– Нашла в таверне на Первом канале, – сказала Витари. – Пьян был как скотина, но гнать его оттуда боялись. По-стирийски, кажется, ни слова не знает.

Коска повернулся к Трясучке:

– Может, ты с ним побеседуешь? Как представитель северного братства?

Никакого особого братства там, среди пустынного пространства, покрытого снегами, Трясучка не помнил. Но попытаться стоило.

Давненько он не разговаривал на родном языке, и слова казались даже какими-то непривычными.