– Пожалуйста.
– Я поведу Тысячу Мечей, вернее, тех, кто не ушел еще в отставку после разграбления Фонтезармо и не вступил в войско герцогини Монцкарро, на Виссерин, чтобы они помогли отстоять мои притязания на трон Сальера. – Он откупорил флягу. – Совершенно справедливые притязания. – Сделал глоток и рыгнул, дохнув на Балагура невыносимой вонью крепкого алкоголя. – В конце концов, мне этот титул обещал король Стирии. В городе хаос, и нужен кто-то, кто наставит этих ублюдков на верный путь.
– Это будете вы?
– Вместе с вами, друг мой, вместе с вами! Для правителя огромного города нет ничего ценнее честного человека, который умеет считать.
Балагур бросил назад последний тоскливый взгляд. Караулка уже исчезла за деревьями.
– Может, они когда-нибудь вернутся.
– Может быть. Но до тех пор я мог бы найти достойное применение вашим талантам в Виссерине. Мои притязания абсолютно честны. Я, знаешь ли, родился в этом городе. Там есть над чем поработать. Много… над чем.
Балагур хмуро покосился на него.
– Вы пьяны?
– Смешно, друг мой, даже смешно. Это хороший напиток. Старый виноградный спирт. – Коска сделал еще глоток и причмокнул губами. – Перемены, Балагур… перемены – штука забавная. Иногда люди меняются к лучшему. Иногда – к худшему. И часто, очень часто, если у них есть время и есть возможность… – Он описал флягой круг, потом пожал плечами. – Они снова становятся такими, как прежде.
Счастливые концы
Через несколько дней после того, как его бросили в темницу, во дворе поставили виселицу. Ее видно было из окна камеры, если встать на лежак и прижаться носом к решетке. Задумаешься поневоле, на кой человеку это делать, чтобы только растравить себе сердце. Но зачем-то ему это было нужно – видеть большой деревянный помост с перекладиной и четырьмя аккуратными петлями. В полу люки, так что достаточно нажать на рычаг, и четыре шеи разом хрустнут, как сломанные ветки. Хорошая штука. Есть машины, чтобы сеять зерно, есть машины, чтобы печатать бумаги, и, похоже, есть машины, чтобы убивать людей. Может быть, это-то Морвир и имел в виду, когда болтал о науке.
Нескольких человек повесили сразу после падения крепости. Одних за то, что, работая на Орсо, они кого-то обидели, и теперь им отомстили обиженные. Двоих из Тысячи Мечей за то, что во время разграбления они, видать, подняли руку на кого не следовало, хотя на самом деле там было не до правил. С тех пор на виселице никто не болтался. Семь недель или даже восемь. Может, надо было считать дни, но и сосчитал бы он их – какая разница? Он был уверен только в том, что близок его черед.
Каждый раз, когда первые лучи света, пробираясь в камеру, будили Трясучку, он думал, что это, возможно, его последнее утро.
Иногда думал, что зря повернул против Монцы. Но вышло так, как вышло. Он ни о чем не жалел. Отец его, наверное, не одобрил бы. Брат, наверное, посмеялся бы и сказал, что ничего хорошего от него и не ждал. Рудда Тридуба, конечно, покачал бы головой и сказал, что это против справедливости. Но Тридуба был мертв вместе со своей справедливостью. Брат был мерзавец, который только выглядел, как герой, и его насмешки ничего больше не значили. А отец вернулся в грязь и оставил его одного, чтобы сам соображал, что и как. Вот и все хорошие люди, да и дела тоже.
Время от времени он думал, сумела ли Карлотта дан Эйдер выпутаться из неприятностей, которые наверняка навлек на нее его провал, или же ее догнал Калека. Думал, убила ли Монца Орсо и довольна ли она теперь. Думал, кто же был тот ублюдок, который появился невесть откуда и швырнул его через весь зал. Узнать это уже не представлялось возможным. Но такова жизнь. Не всегда она дает все ответы.
Он стоял наверху у окна, когда услышал, как в коридоре загремели ключи, и испытал чуть ли не облегчение, поняв, что время пришло. Соскочил с лежака – с трудом, поскольку правая нога, в которую Балагур ткнул ножом, еще плохо сгибалась, выпрямился и повернулся лицом к железной двери.
Не думал, что она придет сама, но обрадовался, что пришла. Порадовался возможности еще раз заглянуть ей в глаза, пусть рядом стояли тюремщик и полдюжины стражников. Она отлично выглядела, что правда, то правда. Не такая изможденная и не такая мрачная, как раньше. Чистенькая, спокойная, нарядная. Прямо королевская кровь. Трудно поверить, что она вообще могла иметь с ним дело.
– Эва, гляньте-ка, – сказал он. – Великая герцогиня Монцкарро. И как тебе удалось так удачно выкрутиться из этой истории?
– Повезло.