Мудрость толпы

Может быть, он плакал, делая это. По крайней мере, вначале.

Но это еще не значит, что ты не делаешь того, что делаешь.

Весь мир – лагерь

Процессия выплыла к ним из сумрака и падающего снега. Сжигатели шли по десять в ряд, в своих заляпанных краской одеждах, в забрызганных красным доспехах, каждый с факелом в руке. Свет выхватывал их жесткие, пустые лица. Все остальные должны были убираться с их пути, прижимаясь к стенам и вжимаясь в дверные проемы, – даже Вик со своими констеблями и пленными.

Вот показался и гроб, который несли на плечах восемь женщин, от которых веяло холодом, в белых платьях с перепачканными замерзшей грязью подолами. Во всем этом было чувство чего-то античного, словно погребальная процессия великого Иувина сошла со страниц исторических книг на эти несколько мгновений.

– Кто в гробу? – вполголоса спросила Вик.

– Какой-то сжигатель. Возглавлял восстание в Колоне, как я слышал. – Огарок оглянулся по сторонам и наклонился ближе, чтобы прошептать: – Говорят, будто его убили роялисты, но вообще-то он был умеренным.

– И что это значит?

Те, кто на прошлой неделе были экстремистами, на этой считались умеренными. На следующей они станут уже коллаборационистами.

– По слухам, Судья сама расправилась с ним. Говорят, она пьяна от крови. Совсем от нее обезумела.

– Чтобы обезуметь, нужно вначале быть хоть немного в здравом уме.

Вик смотрела, как шаркающая колонна растворяется в падающем снегу, уходя в направлении Мавзолея Великой Перемены возле Четырех Углов, не достроенного еще даже наполовину, – там собирались класть на вечный покой тех ломателей и сжигателей, которые считались героями.

– Двинулись! – приказала она и двинулась сама, сквозь ледяную кашу, сквозь толпы, сквозь собачий холод, мимо огромной кучи пылающих книг (порой какая-нибудь страница всплывала из огня и летела в ночь), по гулкому тоннелю, ведущему в Агрионт.

На улице, которая некогда называлась аллеей Королей, заменили статуи. Или, по крайней мере, им заменили лица, руки и одежду. Поспешные коррективы превратили их из нескольких поколений королей и их советников в шахтеров, строителей, фермеров, кормящих матерей… Герои простого народа. Дешевое воплощение планов Ризинау. В их неловких позах, в выражениях их неуклюже вытесанных лиц было нечто страдальческое и одновременно обвиняющее.

– Кровь и ад, ну и холодина! – Огарок обнял себя руками, выпуская облачка пара в ранние сумерки. – У моей сестры стекла замерзли изнутри. Она половину времени проводит в очередях за углем, за хлебом, за мясом… А когда доходит до конца очереди, часто все уже кончается. На углу какой-то сумасшедший всю ночь кричал: «Да здравствует король», предсказывал, что Гарод поднимется из могилы и восстановит порядок, а Байяз прилетит в город на огромном орле и назначит новый Закрытый совет.

– Было бы неплохо, если бы сюда прилетел орел, – пробормотала Вик. – Его можно было бы зажарить.

Они плелись мимо здания Народного Суда, из окон которого лился свет. Теперь там судили группами по дюжине человек, до заката и дальше – тех, против кого были свидетельства, и тех, против которых свидетельств не было, всех вместе, словно все их дела были взаимосвязаны, так что вина одного пачкала всех остальных, и каждый тонущий тянул на дно других, словно пловцов, скованных одной цепью. Оправдания в эти дни добивались только те, кто обвинял сам – обвинял всех и вся, без каких-либо сомнений. Обвинял своих любимых, родителей, детей…

Дом Чистоты был переполнен банкирами и чиновниками, так что арестованных сжигателями предателей дела Великой Перемены, подозреваемых в аристократических связях, иностранных заговорах, роялистских симпатиях, в ожидании суда приходилось втискивать куда попало. Крепость рыцарей-герольдов превратили в тюрьму, затем еще одну тюрьму сделали из укрепленного здания Государственного казначейства. Семьи таскались взад-вперед по дворам присутственных зданий, умоляя сказать им, где содержатся их любимые, собираясь в снегу под окнами и поднимая детей на плечи в надежде мельком показать им папочку.

– Я слышал, открывают новые суды, – сказал Огарок.

– Похоже, Судья в одиночку не успевает с достаточной быстротой произносить смертные приговоры.