Мудрость толпы

– Куда мы, собственно, идем?

– Вам понравится, – отозвался Хальдер, взглянув на него через плечо.

Выражение его лица подразумевало, что ему вряд ли понравится. Вообще, Орсо уже много недель не нравилось ничего из того, что он видел. До Великой Перемены он часто шутил, что быть Высоким королем Союза – худшая работа в мире. После Великой Перемены это была уже не шутка. До него доходили известия, что в городе продают ночные горшки с его лицом на внутренней стороне чаши. Было время, когда адуанские дамы стремились забраться к нему в постель – теперь они стояли в очереди, чтобы на него испражниться. Он не мог бы сказать, что этого не заслужил.

На парк падал снег: всего лишь грязные пятнышки и точки на фоне Дома Делателя, силуэт которого вычерчивался в снежной дымке. В парке было практически пусто. Одинокие фигуры, оскальзываясь, брели по обледенелым дорожкам, их дыхание клубилось вокруг лиц. Пара детишек, невероятно легко одетых для такой погоды, кругами гонялись друг за дружкой, оставляя спирали следов; их лица и руки были красными и обветренными, они хватали с земли снег и кидали друг в друга. Это были не столько снежки, сколько просто потоки сверкающего рассыпчатого праха. Вот они шлепнулись вповалку и забарахтались в сугробе; их смех звонко запрыгал вокруг.

– Приятно видеть, что хоть кому-то весело, – пробормотал Орсо.

Он был бы очень не прочь присоединиться к ним. Особенно после того, как стало ясно, куда они направляются. Конечно, теперь это здание называли «Домом Чистоты», но его вид не стал от этого менее угрожающим. Тот же мрачный, почти лишенный окон фасад. Те же стражники, пленники, вопросы. Даже преступления были в целом те же самые, переменился лишь объект измены.

Он уже посещал это место в прошлом – у него было несколько довольно неприятных интервью с архилектором Глоктой, – но до сих пор ему не доводилось спускаться в подземелья. Орсо боялся, что интервью, проводимые тут, внизу, могут оказаться значительно более неприятными. Тут стояли сумрак и холод, словно в ледяном замке. Никакой романтики. Ощущение дешевого рабочего помещения, пропитанного запахом сырости.

Хальдер постучал в тяжелую, окованную железом дверь. Орсо подумал о том, как он будет переносить пытки. Плохо, скорее всего. А кто переносит их хорошо? И какую подготовку может дать человеку изнеженная жизнь, полная потворства его малейшим желаниям, к профессионально и безжалостно причиняемой боли? Он прикрыл глаза, пытаясь отыскать в себе ту беззаботную храбрость, что откуда-то взялась в нем под Стоффенбеком.

– Войдите.

Комната представляла собой голую белую коробку, по штукатурке в одном углу расползалась плесень. На одной небрежно побеленной стене было нечто, подозрительно похожее на небрежно отмытое кровавое пятно.

Здесь стояли потрепанный стол и два потрепанных стула. Один пустовал. На втором, холодно разглядывая его своими жесткими, лишенными выражения глазами, сидела инквизитор Тойфель. Точнее, теперь она, очевидно, была главным инспектором Тойфель – после Великой Перемены все титулы изменились. Ну, не совсем все; его титул остался прежним, но теперь он означал нечто прямо противоположное.

Тойфель подняла взгляд на Хальдера:

– Вы можете идти.

– Я лучше останусь.

Она нахмурилась, и ее лоб покрылся восхитительно симметричным узором морщин.

– Как ваше имя?

Орсо пожалел, что не знает способа с такой же легкостью заставить этого человека нервничать.

– Почему вам нужно это знать?

– Чтобы я могла доложить комиссару Пайку, кто пытался помешать мне выполнять свою работу.

Хальдер гулко сглотнул, дернув кадыком.