- Держись! Только держись — и всё! Сумеешь? — Павел поймал люльку за репшнур. — Справишься? — Он собирался проигнорировать наказ Третьякова — не привязывать латиниста ремнями к люльке, сэкономить время…
«Крррраххххх…» — прокатилось по крыше. Как будто огромный ворон, человеческим языком, прокаркал жестокое слово.
Едва ли не треть крыши провалилась в тартарары. От башенки — до дальнего конца дома. Ближняя половина ещё держалась, но огонь вылезал на неё теперь, как грозный великан из ямы.
Враг перешёл в контрнаступление. Враг время. Время, хоронившее надежду.
Эвакуация не получалась. Нужно было жертвовать кем-то одним, или двумя. Кем-то, наименее ценным. Люлька уж точно не успевала обернуться трижды, да и дважды — бог весть…
- Не поднимать! Не поднимать! — Отчаянная мысль взбудоражила Павла. Он замахал руками, молясь, чтобы алхимик правильно понял его жест и не начал вытягивать пустую люльку. — Не садись! Отойди! — Для верности, крикнул Людвигу и рванул того за плечо, прочь от люльки.
Бросился к Таньке.
Огонь, плясавший по фальшивой черепице и поглотивший часть крыши, удлинил к ней путь. Пришлось сойти с ненаклонной полосы и ступить на скат. Ноги предательски дрожали, склизкие химические бруски разъезжались под подошвами кроссовок. Нос приходилось прикрывать рукавом куртки — горло уже воспалилось, и кашель накатывал с каждой минутой всё победоносней и безжалостней. К тому же на скате управдом сделался мишенью для нападавших. Один из них, увидев его, заверещал так громко, что воплем перекрыл рёв вертолётного винта и треск огня. В Павла полетели камни. Бутылка с зажигательной смесью воспламенила кровлю в трёх шагах от него.
Но управдом был вознаграждён. Танька встретила его широко распахнутыми глазами. Живыми. Она пролепетала что-то, чего Павел не расслышал. Всё её лицо покрывали кровавые прожилки — будто его поразил неведомый варикоз. И всё же Танька предстала перед Павлом обычным, страдавшим от болезни, ребёнком — не монстром, не уродцем. И он чуть не разревелся от радости.
Павел бросил взгляд на Еленку. Та лежала без движения, обезображенная болезнью. Как же безумно тянуло его приблизиться, послушать дыхание жены, стук сердца — есть или нет? Всего одно прикосновение… Жена… Он поймал себя на мысли, что никогда не переставал думать о ней, как о жене… Потом ухватил дочь поудобней и, не оглянувшись, рванулся к люльке.
Ускорение, как военный манёвр…
Приём удался: камни полетели с опозданием, мимо.
- Держи! — Павел протянул Людвигу Таньку, как хлебный каравай.
- За… чем? — Еле выдавил, сквозь кашель, из себя тот.
- Вы с ней подниметесь первыми. Останетесь там. Скажешь, чтобы через три минуты спускали люльку за мной и Ленкой.
- Вы… держит? — Задал латинист неудобный вопрос.
- Ещё как! — Павел кивнул головой. — Даже с запасом.
Ложь.
Это была ложь с первого до последнего слова.
В памяти всплыл инструктаж Третьякова.