А незнакомец вдруг поднял руку и обратил чёрный взор на человека.
- Приветствую тебя, Валтасар, дитя Божье, — громогласно возвестил он. Голос прошёлся по смрадной палате штормовым ветром. Голос поколебал язычки пламени в светильниках. Но голос не пробудил ото сна ни живых, ни мёртвых в палате святого Людовика.
- И ты здравствуй, — хрипло ответил человек. — Здравствуй, кем бы ты ни был.
- Ха, — Хорошо сказано, — незнакомец воздел к небу уже обе руки. — А хотел бы ты знать, Валтасар, с кем ведёшь беседу?
- Ты — демон? Палач? Чумной доктор, для которого не нашлось подходящего платья?
- Ха-ха-ха, — зычно расхохотался гость. — Сколько домыслов — один чудней другого! Даже в страдании люди тщеславны! Ты не лучше прочих: первым по старшинству назвал демона. Почему ты полагаешь, что достоин визита почётного гражданина Ада? А ведомо ли тебе, что по соседству с Пистойей, во Флоренции — славнейшем городе на земле — о мертвецах заботится Общество Милосердия? И все его члены — добродетельные и богобоязненные горожане — носят точно такую одежду, какую ты видишь сейчас на мне?
- Так ты из Флоренции? — Сбитый с толку, переспросил человек.
- Это зависит от того, жив я или мёртв, — со смешком процедил чужак. — Если мёртв — то уж наверняка из Флоренции. Флоренция теперь — город мертвецов. Там трупами усеяны улицы, и вонь от них стоит такая, что ангелы, посмевшие кружить над городом, мрут в полёте. Там кончились гробы, и мёртвых хоронят на досках, или в пыльных мешках, или попросту сталкивают, в чём есть, в обширные ямы. Там сыты собаки, потому что жрут мертвечину, пока не лопнет брюхо.
Человека, слушавшего слова незнакомца, вдруг смутили хруст и чавканье, донёсшиеся слева. Он обернулся и обомлел. Словно в доказательство правоты флорентинца, огромный пёс грыз ногу покойника не далее чем в десятке шагов от ложа жены человека.
- Что это? — Более не сдерживаясь, прокричал человек. — Зачем? Так невозможно!
- Э, брось, — незнакомец словно бы и впрямь дивился горячности собеседника. — Ты хочешь оставить моего пса без ужина? Этому бедняге — бывшему венецианскому таможеннику, прибывшему в Пистойю навестить сестру — не помочь. Чума его уже съела, бог с ангелами — доедят. Если что и достанется псу — осьмушка голени. Разве это так уж много в сравнении с бессмертной душой? Я смотрю, ты совсем разучился веселиться, Валтасар. Ты ввязался в весёлую драку — в драку с чумой, — но отвешиваешь ей оплеухи с хмурой гримасой. А вот она просила передать, что приглашает тебя на бал. Вместе с твоей дражайшей супругой, разумеется. И он начнётся прямо сейчас!
Незнакомец громко хлопнул в ладоши. Но звук хлопка едва долетел до ушей человека. Этот звук заглушили стоны, раздавшиеся одновременно со всех концов, изо всех вонючих углов палаты святого Людовика. Как будто незнакомец разбередил сотню ран сразу.
Зазвучала тихая музыка. Ей неоткуда было взяться в ночном госпитале, но она, накатывая, казалось, сразу отовсюду — с пола, от потолка, от холодных стен, — слышалась всё отчётливей, приобретала танцевальную ритмичность. Гость в красной мантии начал забавно кривляться, подтанцовывать в такт. Его движения убыстрялись; сперва не чуждые грации, они постепенно превращались в резкие, угловатые, а затем и вовсе сделались вульгарны. Человек заворожённо наблюдал за диким танцем ночного гостя. А тот вдруг присел на четвереньки, мотнул головой — и растёкся по полу красной волной. Казалось, прямо из-под мантии выдавили всю плоть, — и одеяние, украсившись замысловатыми складками, безжизненно свалилось на пол.
Человек изумлённо оглянулся по сторонам. Ночной гость исчез, вместе со своей огромной собакой. Но жизнь в палате святого Людовика только пробуждалась.
По всей длине этого мрачного пристанища словно бы образовался муравейник. Сотни ног и рук одновременно пришли в движение. Конечности сгибались и разгибались, но их владельцы поначалу оставались прикованными к подстилкам: сучили пальцами в воздухе, словно жуки, перевёрнутые на спину. Потом, один за одним, они начали учиться ходьбе. С ужасными стонами переворачивались на живот, пытались поставить себя на ноги, оттолкнувшись от подстилок худосочными руками. Не у всех это выходило: некоторых болезнь ослабила настолько, что мышцы и мускулы рук отказывались им служить. Тогда они упирались в подстилки лбами, согнутые в колене ноги просовывали под живот, и делали новую попытку. Когда и это не помогало, худосочные подкатывались к соседям, опирались друг о друга, о стены и резные стулья и — многоногим пауком — умудрялись-таки подняться. Поднявшись, они уж не поддавались слабости. Уродливые человеческие конструкции не рушились на пол, как того следовало ожидать. Они внимали музыке — и пытались танцевать.
Это была страшная картина: десятки людей словно бы впали в предсмертную агонию. При этом они стойко держались на своих двоих, ни один не повалился мешком на пол. Они танцевали танец смерти. Некоторые выкидывали уморительные коленца, будто заправские шуты. Другие, облапив друг друга и раскачиваясь, как корабль в непогоду, кружили в медленном танце. Третьи дёргали нелепо плечами, волочили ноги и казались марионетками под водительством пьяного кукловода.
Вдруг музыка грянула сильней. Взревела, оглушила. И смешала танцевавших в одно общее варево, в один мерзкий хоровод. Будто вороньё закружилось под сводами палаты святого Людовика. И этот чёрный тайный круг начал приближаться к человеку и его жене — единственным, кого не затронуло безумие.
Женщина, проснувшись, с ужасом наблюдала за танцорами. Она не проронила ни звука — лишь попыталась отодвинуться, забиться в дальний тёмный угол палаты. Человек же поднялся, загородил собою жену и выкрикнул:
- Господи, помоги мне!
В ответ послышались смешки, шепоток, ропот. Вся палата святого Людовика возмутилась просьбой человека. Шепоток, будто тонкий червь, вполз в ушную раковину, пробрался человеку в голову и загремел там детской песенкой:
ebooksa