Павел открыл глаза — и тут же усомнился, что освободился до конца от средневековых видений. Обстановка комнаты, в которой он очутился, словно бы целиком была позаимствована из павильона «Мосфильма», меблированного для киносъёмок по мотивам прозы Пушкина или Дюма. Управдом возлежал на кровати, украшенной роскошным бархатным балдахином и массивными выпуклыми вензелями на спинке изголовья. Кровать подошла бы какому-нибудь толстопузому русскому барину, или обжоре Портосу: она казалась массивной, прочной; этаким деревянным слоном на низких устойчивых ногах. Перед кроватью высилось трюмо с мутным зеркалом. Оно выглядело поизящней, но тоже старорежимно и даже ветхо. Вероятно, такое впечатление создавалось как раз из-за зеркала. Его поверхность была белёсой, неровной, как мятая фольга. Несмотря на то, что Павел попытался посмотреться в него буквально с пяти шагов, он различил в зеркальном овале только белое пятно своего лица и тёмные контуры — волосы, ворот рубашки.
Рубашка! Управдом уставился на странную коричневую пижаму, свободно повисшую на плечах. Одеяние, в котором приличные люди отходят ко сну, на Павле смотрелось, как на пугале, и было ему откровенно велико. Вот так номер: кто-то раздел его донага и переоблачил вот в это! С каким-то детским страхом управдом пошарил под пижамой в поисках трусов. Те оказались на месте, причём собственные, без подмены — и Павел слегка успокоился. Тем не менее, он по-прежнему полнился решимостью призвать к ответу похитителя верхней одежды, едва того увидит.
Он поднялся. Опустил босые ноги на мозаичный паркетный пол. Ступни обдало приятным теплом: похоже, пол здесь был с подогревом. Слева от кровати, закрытое тяжёлой гардиной, угадывалось высокое окно. Оттуда через пыльную ткань сочился дневной свет. Справа кто-то установил картонную ширму: картинки с японскими мотивами — девушка в кимоно и с зонтиком склонилась над ручьём; розовые цветы облетают с низкорослой сакуры. Павел сперва хотел обойти ширму — посмотреть, что та скрывает. Но голова слегка закружилась, и он решил попросту отодвинуть крайний сегмент, примыкавший к изголовью кровати.
Что-то не рассчитал. А может, гигантский складень оказался слишком уж неустойчив.
Конструкция, с шумом, напомнившим шум проливного майского дождя, повалилась на пол.
Павел сначала притих, как нашкодивший кот, затем перевёл взгляд на стену, которую минуту назад закрывала ширма, — и обомлел.
Вдоль всей стены выстроилась флотилия высоких дубовых шкафов. Резчик, их украшавший, наверное, был в душе моряком. На створках и боковых стенках в изобилии встречались парусники, глобусы, альбатросы и якоря. Но не эта тонкая работа поразила Павла. Его поразило содержимое шкафов. За стёклами, идеально чистыми, не отражавшими световых бликов, покоились на деревянных подставках и шёлковых подушках десятки образцов оружия самых разных форм и размеров. Смерть на любой вкус. Зловещие и, одновременно, изящные безделушки.
Нескольких секунд управдому хватило, чтобы понять: перед ним не арсенал современного киллера. Оружие, выставленное на полках, было архаичным, музейным. Пистолеты с колесцовыми замками, кремневые ружья, даже некоторое количество кинжалов с тонкой гравировкой.
- Знакомитесь с моей коллекцией? — «Ариец» вошёл в комнату бесшумно и теперь с порога наблюдал за Павлом, скрестив руки на груди. Он снова был в ипостаси Вениамина Третьякова — даже его бордовый халат, слегка похожий на королевскую мантию, подчёркивал образ.
- Зачем вы меня переодели? — Довольно грубо осведомился Павел.
- Затем, что от вас дурно пахло — я бы сказал: несло помойкой, — немедленно ответил коллекционер. — Впрочем, успокойтесь: ко мне женщина приходит — делает уборку дважды в неделю. Это она вас переодела по моей просьбе. Если вам так легче — считайте, что были переодеты женщиной. Совсем ещё не старой и вполне миловидной.
- Я… бредил? — Уточнил управдом.
- Вот вы мне и расскажите, что это было, — отрезал «ариец». — Бред? Галлюцинации? Наркотики? Фокус?
- Психбольница… Струве… Богомол… Это мне не привиделось? — Павел заглянул Третьякову в глаза, не то с надеждой, не то с испугом. Тот медленно покачал головой.
- Увы, нет. Я там был.
- Тогда не знаю. — Павел растерялся. Он казался сам себе каким-то невнятным, нескладным в эту минуту и ненавидел себя за это. Вдруг он вспомнил. — Мой телефон! Где он? Я должен позвонить. А Струве? Он жив? Струве… Тот человек… Тот, второй, не богомол…
- Успокойтесь! — Прикрикнул на управдома Третьяков. — Полагаю, нам лучше разбираться во всём по порядку. Уж раз вы втянули меня в историю — я должен представлять, с чем имею дело. Это справедливо, не так ли?
- Пожалуйста… — Просительно пробормотал Павел.
- Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, — процедил «ариец». — Ваш телефон в порядке, он исправен, но воспользоваться им вы, скорее всего, не сможете: мобильная связь в городе с утра не работает. Тот человек, которого вы пытались спасти в клинике, жив. Он в соседней комнате. Учится говорить по-русски и, если я не ошибаюсь, все юные вундеркинды мира ему в подмётки не годятся: за утро его вчерашний лексикон юродивого превратился в лексикон одарённого первоклашки. Я догадался познакомить его с компьютером — запустил учебные курсы русского языка для иностранных студентов. Ваш Струве — так, кажется, вы его называете? — уже на тридцать пятом уроке из пятидесяти. Это всё, что вы хотели знать?
- Ещё одно, — Павел тряхнул головой: усвоить столько информации сразу, спросонья, оказалось не легко. — Как долго я был в отключке?
ebooksa