Плач Агриопы

- В общей сложности часов пятнадцать. — Усмехнулся Третьяков. — Горазды вы спать, уважаемый. А теперь давайте пройдём на кухню — вы подкрепитесь и ответите на мои вопросы. Если не позабыли — мы с вами недавно беседовали об одном предмете из моей коллекции. Пропавшем предмете. Его судьба меня, представьте, до сих пор волнует.

Павел кивнул. Спорить с коллекционером не хотелось, собачиться — тоже. Да и скрывать от него — ни правду, ни собственные предположения, ни даже фантазии Людвига, внезапно пришедшие на ум, — управдом не намеревался. «Ариец» прав: они в одной лодке, даже если Валтасар Армани покинул тело и разум Вениамина Третьякова навсегда.

Поедая гусиный паштет, суховатые булочки, Тирольский суп со шпиком, помидорами и чесноком, Павел, с некоторым злорадством, ошарашивал «арийца» подробностями недавних событий. Изумлял того, а может, и ранил, едва ли не каждым произнесённым словом: про подвал, про ружьё, про смирительную рубашку, про лимузин-труповоз. Разговор завязался. Набрал силу. Зазвенел драматическими нотами. «Арийцу» было нелегко — пожалуй, ещё тяжелей, чем Павлу в первые часы и дни светопреставления.

Через час этого разговора многое изменилось. Сама диспозиция изменилась: Третьяков утратил всю напускную спесь, Павел, напротив, успокоился и наелся. Он настоял на том, чтобы переодеться. Третьяков выдал ему одежду, выстиранную и благоухавшую чем-то вроде лаванды. А из гостиной слышался бубнёж Струве, повторявшего за диктором учебного курса: «Вчера я впервые посетил Большой Театр. Опера «Евгений Онегин» произвела на меня сильное впечатление».

Сюрреалистичная картина.

А телефоны и вправду молчали: Третьяков не солгал. Зато сам он исходил словами, а в них — странной, не вполне понятной Павлу, тоской.

- Ты не понимаешь, каково это, — захлёбываясь словами, рассказывал он, как и давеча в психушке, перейдя «на ты». — Каково это — исчезнуть из жизни на несколько дней, а потом очнуться на московской кольцевой, посреди переполоха и чёртовой перестрелки. Я раньше до конца не верил, что все эти ребята — лунатики, маразматики, или те, что с болезнью Альцгеймера, — реально существуют. То есть, конечно, знал, что потеря памяти — не выдумка; знал, что такое случается, — но представить себе, примерить на себя, вообразить — не мог. Как же так: живёшь, читаешь газету, слушаешь радио, помнишь все, важные для тебя, номера телефонов и даже номер банковского счёта, — и вдруг — пустота. Ничего этого нет. А потом ты — снова ты, но от этого жить ещё страшней. Получается, у всех у нас можно украсть день, или год? Как бы ни контролировал ты каждый свой шаг, — тебя можно просто выключить, как надоевший радиоприёмник. А потом включить.

- Это Босфорский грипп, — невразумительно вставил Павел. — Когда он закончится, ничего подобного с тобой не повторится. Но сейчас — нам нужен тот, другой, Третьяков. Валтасар Армани, стрелок из города Пистойи.

- Слушай, отвали, — коллекционер решительно поднялся с невероятного дизайнерского табурета, состоявшего, казалось, из одних кривых линий. — Давай лучше выпьем. За знакомство. — В руке Третьякова блеснула пузатая бутылка мексиканской текилы. — Говори, что хочешь, но меня ты не получишь. Да я и не знаю, как мне стать этим Валтасаром Армани.

- Никто не знает, — пробурчал Павел, — Но как-то же ты им стал однажды.

- Ничем не могу помочь, — коллекционер разлил текилу по высоким узким рюмкам с массивным донышком. Поставил на стол блюдце, на котором лежал апельсин, разрезанный на полукольца. Рядом поместил фарфоровую чашку, наполненную чем-то вроде речного песка.

- Это сахар, смешанный с корицей, — он постучал ухоженным длинным ногтем по чашке. — Посыпь этим дольку апельсина — и получится отличная закуска к текиле; по мне — так куда лучше, чем лайм с солью.

- Мой приятель, Людвиг, — я тебе рассказывал о нём, — считает, что люди, на которых пал выбор… перевоплотившиеся… они не зря попали под раздачу. Они приспособлены для этого. Их нынешний образ жизни, профессия, может, даже черты характера послужат на пользу делу, — Павел удостоил Третьякова такого тяжёлого взгляда, что тот поперхнулся текилой, закашлялся. — Могу я тебя спросить, чем ты занимаешься?

- Хм, — «Ариец» улыбнулся. Улыбка вышла горькой — так показалось управдому. — Я коллекционирую хорошие вещи. Разве не понятно?

- На какие шиши? — Вскинул брови Павел.

- Завидуешь? — Вопросом на вопрос ответил Третьяков.

- Ты же знаешь, что нет.

- Ну хорошо, — «Ариец» сделался серьёзен. — Для простоты скажем так: некоторое время тому назад я работал за рубежом. Работа закончилась, но её плоды я пожинаю до сих пор. Стригу купюры. Получаю дивиденды. Используй любой эвфемизм, который тебе больше нравится. По чести говоря, я — заправский бездельник с деньгами. Это ты хотел услышать?

- В тебе как будто живут два разных человека. — Задумчиво протянул Павел.

- Ты опять? Пытаешься склонить к перевоплощению, или как его там?