— С мужьями не сложилось! — Ната досадливо взмахнула рукой. — Вы еще слишком молоды, чтобы это понять, но найти хорошего мужа во все времена было сложно. Моим девочкам не повезло. Их дети остались круглыми сиротами, а у меня оказалось пять ребятишек на руках. Но речь сейчас не о том, как мне было тяжело, речь о другом. Полгода я не занималась павильоном, сами понимаете, мне было не до того, но время все лечит. Пришел час, и я поняла, как сильно ненавижу место, повинное в смерти моих детей. Я снова позвала строителей… В тот день, когда они приступили к демонтажу, моя родная дочь Юлия утонула в парковом пруду.
— Я не видел в парке никакого пруда. — Крысолов погладил своего пса, и тот согласно рыкнул, точно подтверждая слова хозяина.
— Я велела его засыпать. — Слова приходилось выдавливать из себя силой. Для матери нет страшнее муки, чем рассказывать о смерти своих детей. — Пруд засыпали сразу после похорон Юлии.
— А павильон?
— А павильон… Аким восстановил все, что разрушили строители, заново заложил крыльцо, оштукатурил стены. Это трудно объяснить, мне нужно было потерять всех своих детей, чтобы поверить. Савва всегда по-особенному относился к павильону. Знаете, как он его называл? Последний приют мертвых муз. Даже после смерти он не желал, чтобы покой его муз тревожили.
— Не желал до такой степени, что убил собственных дочерей?
— Родными по крови Савве были только Томочка и Света. Юлия — моя дочь от первого брака. Но речь сейчас не о кровных узах. Для Саввы не имели значения живые люди, только музы, эти бездушные куски мрамора. А я посмела нарушить их покой…
— После того как вы восстановили павильон, смерти прекратились? — Крысолов сосредоточенно потер переносицу.
— Да, до недавнего времени. Несколько месяцев назад на смотровой площадке обсерватории повесился Максим, мой приемный внук. Его нашла утром наша домработница Зинаида.
Воспитанный мальчик сказал бы «соболезную», но Крысолов не был воспитанным мальчиком, поэтому спросил:
— Перед тем как погиб ваш внук, в павильоне проводили какие-то работы?
— Нет! — От одной только мысли о том, что этот кошмар может повториться, по спине побежала струйка пота. — Я запретила! Все знали мой запрет, никто бы не посмел их тревожить. Уже после смерти Максима я велела повесить замок на дверь, ведущую в обсерваторию. От греха подальше.
Пес у ног Крысолова вдруг угрожающе зарычал. Мальчишка успокаивающе погладил его по голове, подошел к настежь распахнутому окну, внимательно всмотрелся в темноту и только потом заговорил:
— Вы сами себе противоречите, Ната. Если на сей раз павильон никто не трогал, то у призрака, какого угодно призрака, не было причин для беспокойства.
— Вы мне не верите. — Она не спрашивала, она констатировала факт. Столько времени потрачено впустую…
— Я вам верю, но себе я верю тоже. Нет призраков! Нет ни в вашем доме, ни в парке, ни в павильоне. Вы должны искать не призрака, а реального человека. Возможно, кого-то из членов вашей семьи.
— Человека?! — Ната уже давно готовила себя к такой правде, но все равно оказалась не готова. — Вы хотите сказать, что кто-то из моих внуков?.. — она не договорила.
Прежде чем ответить, Крысолов закрыл окно.
— Кто-то был в павильоне до меня. И этот «кто-то» поднялся на второй этаж в обсерваторию, а оттуда спустился по наружной лестнице. Человек, а не призрак. Призраку ни к чему такие сложные маневры. Вы говорите, что заперли обсерваторию, но сегодня вечером она была открыта.
— Но зачем? Кто это мог быть?