– Любите же вы, чтобы вам подтверждали очевидное… Поразительно, право. Поразительно. Давайте закончим этот фарс прямо сейчас: я встану и уйду, а вы снова поступите правильно. Согласны?
Каширин улыбнулся. Да, действительно – этот тонкий звон колокольчика в висках, тихая, но энергичная музыка, плывущая по венам и заставляющая подниматься, идти и делать – это в самом деле был вкус жизни; а ведь он был так уверен, что смог забыть его, усыплённый равнодушным спокойствием работы и рамками, в которые старательно загонял себя сам, просто ради того, чтобы не думать о том, за какую команду и как надо играть… Это был вкус жизни; казалось, вот-вот – и он раскатает его на языке и проглотит, словно таблетку.
– Ненавижу, когда мне говорят, что и как делать, – весело промолвил он, взглянув Зонненлихту в глаза. – Так и запишу: арестованный от дачи показаний отказался, на сотрудничество не пошёл. Если передумаете, обратитесь к охраннику, он меня позовёт.
«Интересно, что ему мешает встать и дать мне в рожу, – думал Каширин, запирая дверь, – Весовая категория у нас одна; заломил бы мне белы рученьки и на выход… Ан нет. Не по правилам. По правилам я должен был пасть на колени, открывая врата на свободу, и проводить его до ворот – опять же, на коленях. Или нет – по правилам я должен был бы скрутить в бараний рог Сашу и принести на блюдечке…»
В приёмной его ждали. На краешке стула жалась молоденькая миловидная блондинка, теребила в руках ужасную красно-зелёную вязаную шапку и едва не плакала. Секретарь, не пропускавшая ни одного сирого-убогого-несчастного, поила её чаем с крендельками. Каширин вспомнил, что видел эту шапку во время ареста Зонненлихта, вспомнил и девушку, которая шла с Антоном под руку, и мысленно чертыхнулся: ещё одна просительница, чтоб её…
– Кирилл Александрович, это к вам, – сказала секретарь, – по личному вопросу.
– По личным вопросам в приёмные дни, после часу, – наивно попробовал избавиться от девушки Каширин, но блондинка вскочила со стула и вцепилась в его руку мёртвой хваткой.
– Пожалуйста, – всхлипнула она. – Прошу вас…
– Хрена ли с вами поделать, – пробормотал Каширин себе под нос и добавил громче: – Проходите.
Оказавшись в кабинете, блондинка умеренно пустила слезу, впрочем, без всхлипов, и объяснила, что арест Антона Валерьевича – страшное недоразумение, несправедливость, и держать его за решёткой есть самая большая ошибка, которую только можно совершить. Каширин пару минут слушал о том, какой Зонненлихт прекрасный преподаватель и человек, и размышлял, что с такой характеристикой только в партию вступать, а потом раскрыл блокнот на новой странице и спросил:
– Так вы его студентка?
– Да, – закивала блондинка. – Меня Настя зовут… Анастасия Ковалевская. Он у нас английский ведёт, с начала семестра.
– Ага. Понятно, – больше всего Каширину сейчас хотелось выпить огромную чашку кофе и улететь километров на тысячу отсюда. – Строгий?
Настя утвердительно качнула головой.
– Ужасно строгий. Но вы не подумайте… он очень хороший, знания даёт… Всё по делу…
Далее Каширин ознакомился с интереснейшей историей о том, как Настя вывихнула ногу, а Зонненлихт от доброты нежного сердца не только вправил ей вывих, но и домой отвёз. Разумеется, это был сироп и карамель в огромном объёме, но услышав упоминание о Саше в контексте, Каширин насторожился. Получается, охотник и добыча встретились и разошлись без видимых последствий; не узнали друг друга, что ли?
– Настя, скажите, а этот молодой человек, Саша, – вы с ним хорошо знакомы?
Настя пожала плечами.
– В принципе, как и со всеми. Мы не такие уж и друзья, просто он хороший парень. Но мы давно не виделись, – торопливо добавила она, словно предупреждая следующий вопрос Каширина. – Я даже не знаю, где он и что с ним сейчас.
«Ты его видела сегодня днём, – с неудовольствием подумал Каширин, – неужто так изменился? Или просто у блондинок ума и вправду не палата?»