– Цела. Я её сбросила на свою флешку и ксерокопии сняла.
Сегодня пепельница Кириленко была пустой и чистой; шеф повозил в ней окурком и сообщил:
– Издавать будут именно её. Так что тебе два месяца на окончательную вычитку, корректуру и финал. Не бог весть что, но отдел развития уже думает, под каким соусом это подать, чтобы все облизнулись да добавки попросили. Какой там объём, говоришь?
– Пятнадцать авторских листов, – сказала Лена.
– Отлично. «Война и мир», написанная в двадцать первом веке, плюс немного Онегина. Любовь, танковые атаки, ковровые бомбардировки, диалектика души… понравится и мальчикам, и девочкам, ну а стиль… Имеет, в конце концов, писатель право на эксперименты?
Писатель такое право, разумеется, имел. Лена и не собиралась спорить.
– Я не буду этим заниматься, Максим Петрович.
Кириленко аж поперхнулся. С таким видом он мог бы смотреть, к примеру, на свой компьютер, если бы тот вдруг сказал: а иди-ка ты к чёрту, не буду я с тобой работать. Или бы ложка в ресторане внезапно заявила: нет уж, не буду я суп черпать да в рот носить. Надоело.
– Чего? – спросил он чуть ли не ласково. – Не будешь?
Лена вздохнула.
– Максим Петрович, в моём доме на пустом месте случился пожар. В квартире Божанского – только не смейтесь – я подверглась нападению. Дневники не должны были попасть в чужие руки, но попали и были уничтожены. Я думаю, что и Артур Андреевич не умер, а был убит.
Она выпалила всё это на одном дыхании, не понимая, откровенно говоря, откуда что берётся.
– Он же был совершенно здоров, – жалобно закончила Лена. – И… мне страшно, Максим Петрович. Как хотите, но я больше не буду работать над этим романом.
Кириленко склонил голову набок и внимательно её рассматривал. Примерно так же вы будете изучать говорящую кошку, курьёз природы. Лена опустила глаза и принялась рассматривать туфли. Что ж, наверно придётся возвращаться обратно в корректорскую, а Сергей до сих пор не нашёл работу, и вдвоём на тот мизер, что платят за вычитку и исправление ошибок, явно не проживёшь.
– Мне, в конце концов, муж не разрешает…
– И что ты хочешь сказать? Что Божанский продал душу дьяволу? И дьявол пришёл, забрал своё, да ещё и тебя походя за жёппь схватил? – Кириленко хмыкнул. – Ладно, допустим, я тебе поверю. Говоря откровенно, я в жизни видел такое, что будет похлеще незримых и незваных гостей, которые тебе подножки ставят. И что ты предлагаешь? Мы с тобой пойдём на пару к генеральному, и на голубом глазу заявим, что уже запущенная рекламная кампания, в которую вкачиваются средства, очень скоро потерпит крах. А почему? А потому, что в литературу вмешалась нечистая сила! И перспективная Княжичева, которая и умная и неболтливая баба, едва не писается с перепугу. Вот генеральный рад-то будет таким новостям! Мало-мало не лопнет от счастья. Думаю, работу тогда будет искать не только твой охламон, но и мы с тобой. Оба-двое…
Лене захотелось плакать, но она прекрасно понимала, что Кириленко прав, и слезами дела не решить. Надо работать – и она пойдёт домой, и сядет за компьютер, а потом в доме снова что-нибудь вспыхнет, и дай Бог, чтоб не она сама.
– Вопросы есть? – спросил Кириленко, прекрасно зная, что спрашивать Лена ничего не будет. Итоговый аргумент о возможной потере работы, как последний довод королей, не оставлял места для манёвра.
– Нету, – хмуро сказала Лена, и Кириленко улыбнулся ей самой широкой своей улыбкой.
– А тогда вперёд. Время – деньги.