— А нет никакой другой чаши, — резко ответил Крестовский. — Я натворил ерунды. Вместо того чтобы все исправить, зачем-то влез в отношения Волкова. Тебе не стоило сюда приходить, — закончил он, не оборачиваясь.
Машино сердце понеслось вскачь. Все-таки ей ничего не привиделось? Она правильно поняла?
— Рома, — позвала она.
Он помотал головой и не обернулся. Маша встала и на ватных ногах двинулась к нему. Крестовский снял чайник с подставки, поставил его на стол, сжав ручку с такой силой, что его кулак побелел. Маша подошла к нему и накрыла его руку, сжимавшую ручку чайника. Для этого ей пришлось приблизиться почти вплотную.
— Я сейчас налью чай, — едва слышно пробормотал Крестовский.
— Я сама, — сказала Маша, и он разжал кулак.
Маша, замирая от собственной храбрости, провела ладонью по его кисти и скользнула своими пальцами между его, не давая ему шанса убрать руку.
Пальцы Крестовского дрогнули, несколько секунд оставались напряженно выпрямленными, а потом сжались, переплетаясь с Машиными. И теперь уже она не смогла бы выдернуть руку, если бы вздумала дать задний ход. Но она и не хотела отступать. Кажется, она находилась именно там, куда рвалась всю последнюю неделю.
Крестовский по-прежнему не оборачивался, и Маша была очень этому рада, потому что понятия не имела, как посмотреть ему в глаза. Зажмурившись, она подалась вперед и прижалась лбом к его спине между острыми лопатками. Крестовский вздрогнул и сжал ее пальцы сильнее. Маша чувствовала, как часто он дышит, а еще ей показалось, что он дрожит. Или же это была ее дрожь?
— Рома, почему ты уезжаешь? — шепотом спросила она, едва касаясь губами мягкой ткани его рубашки. На самом деле ей очень хотелось спросить: «Рома, что ты чувствуешь ко мне?»
Он с шумом втянул воздух носом и упрямо прошептал:
— Потому что должен.
— Кому? — спросила Маша.
Он не ответил, и Маша, прижавшись щекой к его спине, прошептала:
— Глупый. Ты так смотрел на меня эту неделю, что мне хотелось с занятий убежать.
— Прости, — усмехнулся он, и его спина под ее щекой дрогнула. — Я больше так не буду.
— Не уезжай, — попросила Маша, ужасаясь своей откровенности.
Она услышала, как он сглотнул, почувствовала, как зачастило его сердце. Маша никогда не думала о композиторстве, но сейчас ей казалось, что она могла бы записать мелодию его сердца. И это было бы что-то жутко драйвовое и явно хитовое. Она усмехнулась этой мысли.
Крестовский тоже нервно усмехнулся и ответил:
— Я не могу, Маша.