— Да не кислый. Просто… Скажи, а ты бабушку, ну… любил?
— А то, — дед широко улыбнулся. — Ты же ее помнишь. Как ее было не любить?
Роман тоже улыбнулся. Он, конечно, помнил бабушку и любил ее, но как бабушку. Впрочем, дед продолжил:
— Мы же больше полувека вместе прожили, и она каждый мой день освещала.
Роман, не ожидавший от деда такой поэтичности, неловко хмыкнул.
— А почему ты спросил, сынок?
— Просто я пытаюсь понять, как отличить любовь от ответственности, — признался Роман. С дедом он мог говорить откровенно.
— Ох, тебе бы родителям твоим отсыпать этого самого. Обоим. Особенно Диане, — хмуро сказал дед. — А то, кажется, вся их ответственность тебе досталась.
— Ну я серьезно.
— Да я и не шучу, Роман. Ответственность, она вот здесь, — дед поднес пальцы к виску, — а любовь — вот здесь, — он коснулся груди напротив сердца.
— А как ты понял, что бабушку любишь?
— А она мне улыбнулась. Она так улыбалась… Никто в мире так не умеет. Куда всем этим актрисам?
— А потом, в самом конце, когда она уже болела, у тебя что было: любовь или ответственность? Ты же не позволил ее на досмотр отдать.
Дед внимательно посмотрел на Романа, и под его взглядом тому стало неловко. Все-таки он был редкостным идиотом. Ну как можно было такое спросить?
— Ты прости, я ляпнул ерунду, и…
— А ты думаешь, она какой-то другой стала, как заболела?
Роман не думал, Роман это сам видел. Бабушка почти не вставала, с трудом узнавала родных. Но об этом он деду не сказал бы и под дулом пистолета, потому что тот, кажется, считал иначе.
— Ты думаешь, я видел ее морщины? Я видел мою храбрую маленькую Хелен, которая сражалась с болезнью каждый день и которая все так же мне улыбалась.
Дед сдернул очки и принялся вертеть их в руках. Роман сглотнул комок в горле.
— А вы ссорились?