— О да! — оживился дед. — Я же даже ушел от нее однажды. А она мне назло чуть за Дженкинса замуж не выскочила.
— Да ты шутишь!
— Богом клянусь, сынок! Вот только я как представил, что этот гад будет целовать ее родинку… У нее на плече такая родинка была… — раздухарившийся дед оттянул ворот рубашки и показал место у ключицы. — В общем, прибежал обратно как миленький. А Дженкинс не сказал ей, что я в город вернулся. Мол, давай честно, выиграешь у меня в шахматы — она твоя. Ну я что, дурак, что ли, всю свою жизнь на кон ставить? Дал ему в челюсть да полез по водосточной трубе к ее родителям в квартиру. Свалился, едва шею себе не свернул.
Роман рассмеялся, неверяще качая головой.
— Потом она меня простила. Дженкинс тоже простил. В шахматы мы с ним все-таки сыграли. И в самый первый раз я так у него и не выиграл.
— Подожди. Так вы поэтому начали играть в шахматы?
— Ну да. И вот сколько лет уже играем.
— А миссис Дженкинс?
— А она позже появилась, и этот старый пройдоха в итоге нашел свое счастье. Не такое, как моя Хелен, но тоже достойную и славную женщину.
Роман вновь покачал головой. Эту историю он ни разу не слышал.
— Ну а теперь ты выкладывай, — предложил дед, и Роман неожиданно для себя рассказал деду абсолютно все, начиная с их недодружбы с Волковым, которого дед, разумеется, знал, и заканчивая поцелуем с Лялькой. Ну и про Машину несостоявшуюся беременность тоже рассказал, а заодно и про слова отца о том, что Маша обманула Романа и теперь просто избавится от ребенка.
Когда Роман закончил, дед долго молчал, глядя в чашку с чаем, а потом наконец покачал головой:
— Вот у Льва как в молодости голова дурная была, так и сейчас такая же, ты уж прости, сынок.
Роман медленно выдохнул. Оказывается, он только и ждал, чтобы кто-то опроверг предположение отца, которое просто разъедало его изнутри.
— Ты сам веришь Маше?
— Верю, — твердо сказал Роман.
— И я верю. Девочка, которая так смотрит на моего внука, — дед кивнул на лежавший на столе телефон, — не может быть плохой. Ты себя почаще слушай, сынок, а не отца и кого-то еще. И уж тем более не Диану — спаси, Господь, ее душу.
Роман вздохнул и, потянувшись вперед, сжал руку деда.
— Нам с матерью все казалось, что ребенку свобода нужна. Не давить, давать самовыражаться. Ну и вот, — дед неловко повел плечами.
— Она тебя любит, — повторил Роман то, что сказал вчера.