По его ощущениям, до Димкиного дома они ехали вечность. Димка вылез из машины, не прощаясь. Маша вышла за ним. Роман смотрел на то, как она что-то говорит Волкову, а тот в ответ молча кивает, и ничего не мог поделать с ревностью. Проклятой, гадкой ревностью, на которую он просто не имел права. Волков имел, а он нет. Маша поправила капюшон Димкиной толстовки, сбившийся под воротником куртки, и Романа вынесло из машины. Куртку Димка все равно снимет через пару минут. Зачем было поправлять?
— Ты как? — спросил он у Димки, стараясь задавить в себе глухое раздражение.
— Да норм. Обычные будни психов, — усмехнулся Волков, не глядя на него. — Валите уже, голубки.
Маша легонько стукнула Димку кулаком в плечо и вернулась в машину. К облегчению Романа, она заняла переднее сиденье, с которого Яна успела пересесть назад.
Роман протянул Димке руку, и тот ее мимолетно пожал. Очень хотелось, чтобы Димка сказал хоть что-то, но тот направился к калитке, не оглядываясь.
Всю дорогу до города Яна и Маша обсуждали какой-то фильм. Роман его не смотрел, и то, что он был исключен из разговора, стало очередным вкладом в испорченный вечер.
Когда Яна вышла возле метро, Роман на миг испугался, что Маша выйдет тоже, но она осталась. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Роман, наплевав на то, что может случиться завтра, ее поцеловал. Если Маша и собиралась сказать ему, что между ними все кончено, то пока, кажется, решила отложить этот разговор.
До Машиного дома они ехали в молчании. Только на этот раз в осторожном и почти уютном. Роман включил диск с симфоническим оркестром, и Маша погрузилась в задумчивость. Роман поглядывал на нее при каждом удобном случае и думал о том, какая же она красивая. Особенно сейчас, когда слушала музыку и иногда едва заметно водила кистью по подолу пальто, будто в ее руке был смычок.
На одном из светофоров Маша будто очнулась и, поставив диск на паузу, достала из кармана телефон. Роману не нужно было смотреть на экран, чтобы понять, что она звонит Волкову.
— Телефон выключил, — вздохнула она. — Позвони его сестре.
Роман кивнул, глядя на дорогу, и, достав из кармана гарнитуру, воткнул ее в ухо. Он не хотел общаться с Лялькой по громкой связи при Маше, хоть в их разговорах и не было ничего секретного.
Оказалось, что у Волкова предсказуемо разболелась голова. Сама Лялька показалась Роману немного пригруженной. Вот только выяснять причину при Маше было неудобно. К тому же Лялька неожиданно спросила, не из-за Маши ли расстроился Димка. Роман вполне искренне ответил, что Маша тут ни при чем, однако, сказав это, понял, что не до конца уверен в своих словах. Все последние дни Димка был вынужден находиться рядом с ними с утра до вечера, и, хоть Роман и старался изо всех сил вести себя максимально корректно, кто его знает, как Волков это воспринимал.
— Ну что там? — нетерпеливо спросила Маша, дернув его за рукав.
Роман зажал динамик на гарнитуре и прошептал:
— Спит. Голова разболелась.
Маша нахмурилась, а Лялька так быстро повесила трубку, что Роман даже попрощаться не успел.
У Машиного дома Романа вновь накрыло страхом, что это конец их истории, и он долго не отпускал от себя Машу. Очень хотелось спросить, не изменились ли ее планы относительно него, но это было бы глупо. Сама Маша молчала, и от этого их поцелуи казались Роману немного киношными. Ну, потому что ведь именно в кино бывает все так отчаянно и горько.
Потом он проводил Машу до квартиры, и в этот раз она неожиданно решила воспользоваться лифтом. Это тоже показалось дурным знаком.
Добравшись до дома, Роман устроился на подоконнике и позвонил Маше.
— Я очень тебя люблю, — сказал он, когда в трубке раздалось ее тихое «алло».