Белобрысый толстяк (под слоем жирка у того имелись накачанные мышцы), трясший его за плечи, не услышал ничего. Лишь обрадовался нежданному пробуждению пленника. Ухватил мальчишку покрепче и собрался присупить к новой стадии развлечения… Тамерлан небрежным жестом смахнул вцепившиеся пальцы, вскочил на ноги, развернулся и легко побежал вверх по склону карьера — не проваливаясь и не осыпая песок.
Толстяк, выпучив глаза, смотрел на свои руки.
Остальная троица — тоже.
Правая конечность вывернулась под неестественным углом, а на левой, казалось, образовался лишний сустав, из которого вылезли наружу два белых и острых осколка кости. Кровь ещё не потекла, и боль тоже пока не появилась.
Белобрысый несколько раз моргнул, не в силах поверить увиденному. Потом широко открыл рот и закричал…
10 августа, 12:26, лесная дорога
Лёшку Закревского
Он как раз вставлял очередной магазин — в левое плечо ударило, откинуло назад, впечатало спиной в нагревшийся на солнце валун. Несколько секунд Лёша просидел не шевелясь, пытаясь понять и сообразить, что же с ним происходит… Рукав намокал кровью, но не в ране дело, чиркнуло по касательной, вспоров мякоть, ерунда, проблема в другом: ЧТО ПРОИСХОДИТ?
Он уже понял всё — но никак не хотел признаться себе, что не было никакого Вуковара и никаких усташей, а стрелял он, скорее всего, в своих, в тех, кто ловил в лесу сбежавших бандитов…
Левая рука онемела, потеряла чувствительность, магазин никак не хотел встать на место, затем встал будто сам собой…
А потом Лёша понял, что всё не всерьёз, что сейчас упавшие поднимутся, живые и невредимые…
Это была игра, негромко сказал он вслух. Игра. И мы победили…
Стрельба прекратилась, торнадовцы притихли — и неподвижные фигуры, застывшие на песке в нелепых и уродливых позах, и живые, залёгшие в густом подлеске и напряжённо ловившие в прицелы малейшее движение, готовые разразиться новым свинцовым ливнем.
«Всё, сыграли в „Зарницу“ — знамя наше», — подумал Закревский, улыбнувшись мягкой улыбкой, которую в последние дни никто не видел на его лице.
Звенящая тишина постепенно наполнялась звуками: робко, неуверенно пискнула наверху какая-то пичуга, словно спрашивая: ну что, вы закончили треск и грохот? могу я наконец заняться своими делами? Справа и сзади послышался лёгкий, на пределе слышимости, шорох — один из торнадовцев решил отличиться и подкрадывался, старательно изображая Чингачгука…
Но всё было неважно, горн пропел и игра закончилась, пора снимать синие и зелёные повязки, возвращаться и со смехом вспоминать с врагами, снова ставшими друзьями, о перипетиях сегодняшнего боя, и вместе подтрунивать над неловкостью убитых в самом начале сражения — теперь воскресших и смеющихся со всеми; а вечером начальник лагеря поздравит победителей и старшая вожатая вручит героям картонные награды…
Лёшка медленно развернул автомат прикладом вперёд; что-то он должен был вспомнить, что-то важное, необходимое именно в этот момент и неуловимо ускользавшее… Наконец вспомнил, снова улыбнулся и произнёс вслух фразу из сочинения маленького, смешного, лопоухого Димки-Ослика, сочинения, когда-то, совсем в другой жизни, прочитанного ему Светкой: «У положительного героя должен быть большой пистолет, чтобы стрелять отрицательных. Иначе разве он герой?»
Последние слова цитаты прозвучали у Лёши неразборчиво — он осторожно, зачем-то стараясь не обжечь губы, сунул в рот горячее дуло, остро пахнущее сгоревшим порохом и раскалённым металлом; и быстро, не оставляя времени на сомнения и раздумья, надавил большим пальцем на спуск…
10 августа, 12:26, ДОЛ «Варяг», сосна над волейбольной площадкой
Невероятно, но Ленка Астраханцева услышала крик Светы.