Пятиозерье

Михе тоже не удалось вырваться. Слон бился в полном одиночестве.

Его это не смущало и не пугало, он вообще никогда не смущался и не пугался. Победить Слона было невозможно в принципе — он не признавал чужих побед, считая бой лишь отложенным. У таких в жизни бывает только одно поражение, последнее, единственное и окончательное — смерть.

…Матерящийся клубок тел походил на небывалое, ощетинившееся руками и ногами животное, порой отбрасывающее, как ящерица хвост, ненужные детали своего организма.

Слон не владел кунг-фу и прочими модными восточными штучками, он занимался старой доброй вольной борьбой и русбоем. Теснота свалки мешала скорее «бриганам», чем ему.

А потом всё разом закончилось.

Куча-мала рассыпалась, взъерошенные бойцы расступились и стало видно, как полузадушенный противник выбирается из-под обмякшего тела Слона. Несколько особо пострадавших в схватке попинали никак на это не реагирующего поверженного соперника, но остальные вновь потянулись в сторону Михи и Дронта, общение с которыми сулило больше развлечений.

Паренёк с рыбьим прозвищем снова встал напротив Дронта и всё с той же гадливой ухмылочкой стал расстёгивать молнию на брюках. Другой «бриган» проделывал те же манипуляции напротив Михи.

…Когда горячая и вонючая струя ударила ему в лицо, Дронт яростно дёрнулся вперёд. Вывернутые суставы хрустнули. В чужой пятерне, вцепившейся в его шевелюру, остался изрядный клок волос. Рыба отшатнулся от бешено щёлкнувших зубов, загадив при этом собственные штаны и кроссовки; придерживая брюки руками, перенёс тяжесть тела на одну ногу, готовясь размашисто ударить другой… — и замер.

Со стороны клуба послышался торопливый топот ног и голоса, много голосов, на фоне которых выделялось истеричное верещание Укропа…

Глава 9

05 августа, 22:16, ДОЛ «Варяг», комната Астраханцевой

…Вниманием окружающих завладел худосочный приятель Клайда — звали его Жорж, как поняла наконец Света из обращённой к нему реплики.

То ли он действительно происходил из философов (Ленка издавна жаловала питомцев философского факультета ЛГУ), то ли излагал своими словами один из романов Пелевина, — понять было нелегко. Мысль его скользила сквозь дебри дремучего солипсизма легко и изящно, мудрёные термины градом сыпались на мало что в них понимающих слушателей, и одна только Ленка поддерживала разговор более-менее на равных.

Реплики прочих гостей и их попытки вступить в дискуссию Жоржик непринуждённо огибал, как огибает журчащий ручеёк попавшиеся на пути камни.

Клайд, считавший сегодняшним бенефициантом себя, нервно барабанил пальцами по деке гитары. Парочка в углу вообще не интересовалась вопросом, в какой реальности они столь увлечённо целуются, в реальной или иллюзорной. Масику, судя по её реакции, подтощалый философ казался юмористом-эстрадником, читающим мрнологЖванецкого…

Тонувший в малопонятном философствовании вечер спас Доктор Пробиркин, всегда отличавшийся редкой непосредственностью и не обращавший внимание на тонкости этикета.

Впрочем, обижаться за это на него было невозможно; его удивлённо распахнутые глаза, казалось, вопрошавшие: «Как? Я что-то не то сказал?», и застенчивая улыбка сглаживали бестактности, произнесённые Доктором. Окружающие воспринимали его как прямодушного и открытого парня, может быть слегка инфантильного, но безусловно не вредного и безобидного.

Жорж сделал короткую паузу перед тем как сформулировать венчающее свои разглагольствования положение о том, что весь окружающий мир является исключительно продуктом его, Жоржика, ощущений. Пробиркин немедленно воспользовался моментом и шлёпнул на стол вытащенную из кармана рукопись. Радостно объявил:

— А я рассказ написал! Хотите, прочту?

Вопрос прозвучал риторически, но присутствующие горячо поддержали Доктора. Жорж попытался вернуть разговор к любовно развиваемой теме — тщетно, плаврук уже начал громко читать своё творение, старательно, с выражением, как отличник на уроке литературы.