Решив, что это солнце разогрело его и без того бурную фантазию, он скользнул в тень возле жены.
– Может, пойдём домой? – предложил он. Имелась в виду душная каморка с лохмотьями марлевой сетки на грязных окнах, которую они снимали у жизнерадостной еврейской семьи.
– Нет, – буркнула Ира, вероятно, прокрутив в голове расстояние между съёмным жильём и пляжем. – Лучше пересидим жару. Сейчас пиво принесут.
Но, оглянувшись, оба засомневались, что хотя бы один крикун, катящий нагруженный товаром велосипед, доберётся в такое время до их горячей точки. Из местных здесь были лишь чайки, прочёсывающие территорию поодаль.
Лёша открыл томик русского философа Розанова. Ира уткнулась в книжку Дарьи Донцовой. Не одолев и одного предложения, она спросила:
– Интересно?
– Нормально.
– Ясно.
Она посмотрела на волны, зевнула и сняла с себя лифчик.
Он удивлённо посмотрел на её маленькие белые груди. Раньше она не признавалась в увлечении движением нудистов.
– Ты чего, люди увидят, – сказал он.
– Нет же никого, – безразлично бросила она, растягиваясь на полотенце.
Он вернулся к чтению. Через минуту Ира, которая не умела лежать спокойно и, как он, развлекать себя мыслями, погладила мужа по бедру и неловко ухватила за вялый холмик в его трусах.
– Ну, – недовольно сказал он.
– Так нет же никого. Романтика.
Она попыталась состроить томную гримасу. За холмом прорычал кукурузник, и всякие надежды на эрекцию покинули Лёшу. Он убрал её руку и сказал:
– Надеюсь, это безопасно.
– Ты брюзга и циник.
– Ты не знаешь, что такое циник.
– Знаю!