Глаза Ольги расширились. Лена Стоянова сказала:
— Да не пугай ты нас, Олег. Тоже скажешь — пистолет! Там какой-нибудь Ераха ногу вывихнул, и все дела.
Сурта посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он догадался — Стоянова сама не очень-то верит своему объяснению.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — пробормотала Ольга. — Пошли вместе.
— Зачем? — Возразил Олег. — Останьтесь здесь. Лучше присмотрите за машинами.
Как бы подводя черту под спором, Сурта развернулся и зашагал назад к Котловану. Он думал, Ольга снова позовет его или даже побежит следом, однако, девушки лишь провожали его взглядами.
Он не оглядывался. Шагал широко и быстро.
Сонливость и усталость будто отступили в лесную тень.
Спустя несколько минут он перешел на бег.
Крик оборвался через несколько секунд, но эхо породило иллюзию, что он нескончаем. В нем по-прежнему звучали ужас и боль, которые не могли, казалось, иметь объяснения.
Те, кто сидел на земле, вскочили. Дальше этого не пошло — они замерли совершенно парализованные. Лица напряжены, глаза выпучены, в позах — скованность и бессилие.
По чаше Котлована носилось нечто невидимое; казалось, кричат несколько человек, как по эстафете принимая вопль друг у друга.
Они так и стояли, пока эхо не ослабело, приготовились к близкой кончине.
Молчание прервала Анжела Маверик:
— Господи! С ним что-то случилось! Ну что же мы?
Ей никто не ответил. Анин обернулся, разглядывая лица Грожина, Донского и Ерашко. Они казались оглушенными. Они просто-напросто не были готовы к чему-то подобному, и теперь необходимо было усилие, чтобы вывести их из транса.
— Артем, — промямлил Анин. — Витя, надо…
— Пиня! — выкрикнул Ерашко.
Метрах в пятидесяти мелькнуло белое. По краю обрыва к ним бежал Саша Пинчук. Из-за ветвей кустарника угадывались лишь его очертания.
Анжела Маверик бросилась ему на встречу. Первым из парней опомнился Анин, за ним последовали остальные. Ружье схватил Грожин.