Здоровяк вздохнул, смиряясь.
– Ладно, тогда садитесь и внимательно слушайте. Из того, что известно мне самому, рассказать вам я могу не так много, только архивный отчет, который я прочитал.
Эш придвинул стул поближе к столу и больше не сказал ничего такого, что могло бы заставить здоровяка замкнуться.
– Она находится в Комреке с того дня, когда ее тайно сюда доставили. За всю свою жизнь она никогда его не покидала, ни на один день.
– Как ее зовут? – Вопрос был поставлен прямо, но мягко.
– Этого я не могу разглашать ни при каких обстоятельствах.
– Она всегда была сумасшедшей?
– Мистер Эш, она была ненормальной с рождения. Теперь это называют синдромом Дауна.
– Дети с синдромом Дауна, как правило, счастливы, – сказал Эш.
– Она такой не была. Она всегда любила быть одна, закатывала истерики, когда к ней приближались, если это не был кто-то, кто приносил ей еду.
– Неужели она всегда жила взаперти?
– Я не уверен. Это, конечно, началось еще до того, как я сюда прибыл. Но ее изоляция служит ее же безопасности, как и безопасности всех остальных.
На этот раз заговорил Дерриман.
– В архивном отчете говорится, что никто не ожидал, что она проживет более пяти лет. Было большой неожиданностью, что ей миновало двадцать, но теперь она так или иначе прожила более семидесяти лет.
– Господи, она выглядит на все сто! – воскликнул Эш.
Эш был взволнован.
– У нее была няня? – спросил он. – Кормилица; кто-то, кто находился бы при ней, играл с ней, утешал ее?
Хельстрем сердито прокашлялся.
– На протяжении всех лет у нее сменилось несколько компаньонок. Но, по моему опыту, с ней всегда было трудно иметь дело, и она по большей части ничего не хотела, кроме как быть сама с собой.
– Но она, конечно, не всегда сидела одна в той камере на третьем этаже под землей? – в ужасе спросил Эш.