Второй

Уезжаем из Берлоги уже в сумерках. Второй с собой берет слишком необычные вещи для выполнения обычного задания. Детские игрушки, шоколад, пакет с желтыми бананами и яблоками.

Я сижу в Опеле, наблюдаю за упаковкой вещей и замечаю, как Второй бережно укладывает на заднем сидении и коробку с игрушечной машинкой, и полосатого тигра и какие-то слишком яркие книжки. Глядя на него, вдруг понимаю что ребенок, которому Второй купил все это — для него не просто задание или выполнение чьей-то просьбы. Он слишком важен для Второго.

— Далеко ехать? — спрашиваю я для начала разговора.

— Далеко. За город. Там небольшой поселок. У Гальцева маленький дом. Почти на окраине подальше от людей. Я был несколько раз в гостях. Мальчику там…нормально. По крайней мере, они хоть в относительной безопасности.

— Почему Гальцев не уехал с ребенком из города — подальше от прилипал, так было бы еще безопаснее?

— Он и уехал. А после пришлось вернуться. Я же говорю — посмотришь на ребенка — все поймешь. Мальчика Саней зовут. Ему осенью будет четыре года.

— Все так критично?

— Судя по разговору Никиты — да. Все очень сложно и очень плохо. Предысторию рассказывать?

— Рассказывать. Надо же знать к чему быть готовым.

— Вот это меня больше всего и напрягает — может сначала ты бы так посмотрел и сделал свой вывод?

— Я должен знать, что смотреть и что именно искать. Ты же сам знаешь — дар это инструмент, им нужно уметь пользоваться. Если я не буду знать всех вводных, то просто могу ничего не заметить.

— Ну…Там не заметить сложно там и по косвенным признакам все видно. Я когда в гостях был — даже сам чувствовал. Но я выводы сделать толком не могу, я не понимаю степени того, что происходит и на сколько все плохо. И Никита не понимает, действуя только на интуиции. Но в этот раз так нельзя. Последствия слишком печальные. Нужны не предположения и догадки, а факты. Потому что последствия ошибки — это новая война.

— Все настолько серьезно?

— Серьезно. И даже очень. В последний месяц участились случаи нападения прилипал, участились случаи стихийных выбросов. Старик пока еще все пытается гасить, но в связи с новыми изысканиями (идет же отработка районов, поиск «грязных» участков, строятся общие планы зачистки) в городе действительно не спокойно. На своей памяти я два раза был свидетелем и участников локальных войн. И если в первый раз с Машкой нас только слегка задело, то тогда когда начал работать Гальцев, взрыв был слишком сильный. Прилипалы — коллективные особи, и, если они понимают что где-то на каком-то участке идет активное уничтожение, мобилизируется и весь рой и весь род. Потушить волну слишком сложно. Поэтому, когда Гальцев снова объявился в городе, мне действительно стало не по себе. Сейчас есть только его мнение о ребенке. И оно достаточно тревожное.

— Расскажи что именно в нем не так. Это действительно поможет.

— Тебе быструю версию или со всеми подробностями?

— Чем подробнее, тем лучше. Меня можно не стесняться — я же, как врач. Особенно про косвенные признаки. Психологию можно опустить.

— Ну, если без психологии тогда да тогда — проще.

Машка умерла осенью. Ребенка забрал Гальцев. Он приехал из Белгорода, написал заявление на бессрочный отпуск. Егор Петрович выписал достаточно большое пособие и сказал, что Никита всегда может на него рассчитывать. Но при этом попросил подумать о том, чтобы как можно быстрее вернуться к работе в конторе.

Со мной Гальцев особо не общался. В те моменты, когда общения было не избежать, натянуто улыбался, говорил какие-то банальности и уходил. На вопросы о ребенке вообще не отвечал. Либо отвечал слишком односложно — «да», «нет», «все в порядке». Единственное, о чем было более пространственное заявление так это о том, что мальчика назвали Александром и окрестили в маленькой белгородской церквушке, где бывший одноклассник Гальцева был батюшкой.