Дети войны

Совсем скоро.

19

Всего несколько дней я здесь, в лагере преображения, но побывал во многих шатрах. Все они похожи: цветные стены, опоры, перегородка, шум воды за ней. Но каждое жилище — особенное, как особенными были все комнаты в городе. Следы обитателей, отголоски мыслей, случайные и важные вещи, — видны сразу.

В этом шатре я впервые.

Здесь витает привкус магии — сияющей, такой знакомой мне, — но имя ее ускользает. Электричество не горит, и оттого воздух кажется мне пронизанным печалью. Тени дрожат у стен, им вторит ветер. Огоньки свечей трепещут, отблески скользят по столу.

«Нам нужно поговорить», — сказал Кори, но не стал говорить снаружи и не пришел ко мне. Позвал Каэрэта и привел нас в свой шатер. Теперь мы сидим вокруг стола, на полу, — покрывало расстелено как ковер, теплый ворс не дает холоду подняться от земли, коснуться нас.

Кори сидит напротив, но далеко, — не дотронешься, протянув руку. Перед ним стаканы, на причудливых гранях играет огонь. Кори наполняет их, один за другим, — сперва прозрачной жидкостью из высокой бутылки, потом — соком ягод из кувшина. И движения, и взгляд — так внимательны, словно не вино он наливает, а смешивает опасные вещества.

Бета говорила, он раньше работал в лаборатории.

Что теперь с нашей лабораторией, остался ли там кто-нибудь? Я тянусь незримым путем к тем, чьи имена помню, — и вижу лишь звездный след, таящий в пустоте. Должно быть, они носят теперь разноцветную одежду, трудятся над тем, чего требует преображение.

Я не хочу думать об этом.

Каэрэт сидит рядом со мной. Я смотрю на него, и он ловит мой взгляд, не опускает глаз. Он серьезен, спокоен, — и я рад, что он здесь. Он позвал меня, когда я блуждал, ни о чем не зная. Тишина, звенящая в комнате, предупреждает, — разговор будет тяжелым. Я рад, что рядом кто-то, кто беспокоился обо мне.

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю я.

Кори вскидывает голову, — я успеваю уловить отблески огня в его глазах, — и протягивает мне полный стакан.

— Да, — говорит он. — Но сначала нужно выпить.

Вино обжигает, у него жгучий вкус и странный, незнакомый запах — топлива и ягод одновременно. Мне удается сдержаться, не закашляться, не поперхнуться. Я делаю еще один глоток.

— Дело в том… — говорит Кори. Он не смотрит на меня, теребит рыжую прядь. — …Что ты не все помнишь.

Я отвечаю сразу, не задумываясь:

— Я все помню.

Помню все, что сделал, все, что должен сделать. Помню все свои ошибки. Эта память звенит во мне и рвется наружу, — я пытаюсь заглушить ее, запиваю обжигающим вином.

— Нет, не помнишь! — Кори встречается со мной взглядом на миг, его глаза также настойчивы, как голос. Но он далеко, и чувства неясны.