Сжимая ключ в кулаке, будто охотник на вампиров – распятие, молодая женщина шагнула внутрь.
Внутри дом выгорел настолько сильно, что его чернота, казалось, поглощает даже слабый свет умирающего дня. На мгновение Еве вспомнились расползающиеся по стенам особняка Ил-Марш черные пятна плесени и гнили. «Когда-нибудь он будет выглядеть именно так», – подумалось ей.
Она стояла в холле. Рабочие кабинеты, наполовину обшитые деревом, наполовину застекленные, тянулись по одну сторону стены, в дальнем конце которой сохранились еще останки чего-то напоминавшего ведущую вниз лестницу. Обои – там, где не почернели – позеленели от времени.
С другой стороны возле Евы в половицах красовалась довольно большая дыра с потемневшими краями, через которую виднелся подвал. Приблизившись к краю, она заглянула внутрь, но не обнаружила там ничего интересного – лишь разруху да клубящуюся пыль.
Ева решительно направилась в ближайший кабинет и принялась искать там замочную скважину, к которой подошел бы ключ, однако потерпела полную неудачу. Во втором кабинете проверка дала столь же неутешительные результаты. Вздохнув, Ева пошла в сторону лестницы, ведущей в подвал.
Первое, что там удалось обнаружить – груда угольев и обгорелых остатков чего-то в центре комнаты, удивительно смахивавшая на старое кострище. Ева нахмурилась – похоже, дом подожгли намеренно?
Обугленные вещи едва сохраняли призрачные очертания предметов, которыми были раньше. Напрасно Ева щурилась, пытаясь найти в этих дебрях что-нибудь способное иметь замочную скважину – ничего не вышло.
Что-то привлекло ее внимание – и Ева подняла старинную куклу, запыленную и испачканную сажей. Кажется, когда-то кукла изображала Джуди и служила парой к Панчу, доставшемуся Эдварду. В деревянном личике верной супруги Панча не было радости – глаза широко распахнуты, рот приоткрыт, будто от ужаса. Ева невольно содрогнулась и бросила куклу туда, где подобрала… а когда подняла глаза, заметила в дальнем углу невысокую арку, закрытую ажурной металлической калиткой, почерневшей от огня и заржавевшей, но по-прежнему выглядевшей удивительно прочной и основательной.
Ева потянула за ручку, и калитка, жалобно скрипнув давно не тревоженными петлями, отворилась.
За ней перед молодой учительницей открылся узкий коридор. В конце его красовались ряды депозитных сейфов. Чувствуя, как отчаянно выплясывает сердце в груди, а ключ в ладони будто горячеет и наливается жизнью, Ева бросилась вперед.
К первому сейфу ключ не подошел – в скважину влез, но поворачиваться отказывался. Со вторым произошла та же история. А третья ячейка открылась.
Замирая от ужаса и возбуждения, Ева просунула руку внутрь, нащупала и извлекла содержимое.
Конверт.
Ева читала надписанные на нем слова: «Натаниэлю Драблоу, передать в восемнадцатый его день рождения». Повернула письмо – оно было запечатано воском, и печать так никто и не сломал.
Калитка с грохотом захлопнулась.
Потрясенная Ева обернулась и увидела в умирающем свете темный силуэт человеческой фигуры. Скорее услышала, чем рассмотрела, как пришелец закрывает на ключ замок снаружи, и бросилась к калитке.
– Вы не можете туда воротиться, – прошелестел скрипучий, надломленный временем голос. – Уж простите меня.
Ева тотчас же узнала престарелого слепца, с которым случайно встретилась, когда впервые бродила по деревне. Он оказался намного выше и сильнее, чем запомнился ей с той ночи. Снова и снова дергала она за ручку, однако замок держался крепко.
– Что вы творите?! – почти завизжала Ева голосом, в котором звенели истерический ужас, гнев и недоумение. – Вы не имеете права! Не можете меня тут запереть и бросить, вы!..
Старик повернулся и, сутулясь, зашаркал прочь по коридору.